Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

— Хватит вам, — скривился епископ, — вы бьетесь почти час. Кроме того, имеете раненую руку. Сами понимаете, что в конце концов погибнете…

— Ничего не поделаешь, отче. Но пока, заметьте, я жив-живехонек.

— А вам, Доминик, — вел дальше Либер, переходя к другой стороне кареты, — я предлагаю спасти и друга, и любимую…

— Как? — тяжело выдохнув воздух, спросил тот.

— Сдайтесь.

— Не верьте ему! — предупредил Христоф.

— Выбор за вами, — повторил слуга церкви.

— Какого черта? Преимущество на его стороне! — не унимался курьер.

— Я не хочу больше крови, — лицемерно сказал Либер.

— Я… я согласен… — сказал Гепнер, — но пусть ваши люди уберутся подальше от кареты…

«Чертовы личины» мигом отступили.

— Дальше! — воскликнул лекарь. — Чтобы я успел вернуться, если вы обманываете нас!..

Неизвестные, казалось, совсем растворились в темноте. Доминик опустил саблю и двинулся к епископу. Через миг несколько пар рук крепко схватили и, связав, перекинули через седло. Кто-то вовсю хлопнул коня, и все стихло.

От факелов местами загорелись сухие ветки и прошлогодняя пожухлая трава, освещая ужасную картину с кучей мертвых тел. Христоф прислушивался к груди каждого из шести гайдуков, однако ни одно сердце уже не билось. Послышался женский крик: Ляна, которая только что выглянула из кареты, сразу бессильно повисла на дверцах. Мужчина за несколько шагов оказался рядом и, подхватив ее, усадил обратно, бросив служанке:

— Приведи панну в чувство. И не давай больше смотреть. Такие картины не для нее.

Бедняга была напугана не меньше за свою хозяйку, но млеть и вскрикивать не имела права.

В глубине леса снова замигали огни. Присмотревшись, Христоф узнал замковых драбов и только в сердцах закусил губу. Так вот чего епископ спешил! Вот почему он так стремился получить хоть что-то из этой передряги. Еще бы немного, и сам бы он поплатился…

— Вы один живой? — коротко спросил офицер.

— Еще пани Ляна и ее служанка, — был утомленный ответ.

— Вы молодчина, Христоф, честное слово!

— К черту… Мертвых это не спасет…

Он несколько раз свистнул, но, не услышав в ответ знакомого ржания, раздраженно спросил:

— Лишний конь у вас найдется?

— Конечно, — с готовностью ответил драб и добавил: — Поедете с нами?

— Непременно, — сказал тот, — я дал слово довезти панну до Высокого Замка, и я его сдержу.

Здоровенный и черный как смоль нахальный ворон спокойно примостился на подоконнике и уже четверть часа бил своим мощным широким клювом горбушку хлеба. При этом почтенная птица не обращала внимания на комнату и хозяина, что, сидя за столом и положив голову на вытянутую руку, наблюдал за этим действом. Обоим, в конце концов, было безразлично… Только Себастьян мысленно отметил, что такой прожорливости он не наблюдал уже давно. Действительно, ворон отрывал иногда такие куски, что, несмотря на все усилия, никак не мог сомкнуть клюв.

Еще через четверть часа значительная часть куска исчезла в его ненасытном клюве. Тогда впервые за это время птица подняла голову и пристально, сквозь растворенное окно, вгляделась в комнату. Вдруг она уважительными шагами перешла с подоконника на стол и направилась к бокалу с вином.

— Что за чертовщина? — выругался хозяин, поднимая голову. Однако пернатый гость и дальше вел себя так, будто был невидимкой: вытянул шею и погрузил клюв в вино. Птица неспешно пила, отбрасывая назад свою большую голову и закрывая от удовольствия выпученные глаза. Когда вина уже осталось столько, что достать было нечего, она, недовольно клекоча, вернулась к незавершенной трапезе.

— Бесова птица… Если я только не спал, — проговорил Себастьян, заглядывая в бокал, в котором осталось не больше глотка.

Ворон, между тем, казалось, совсем насытился и принялся чистить клювом свое блестящее перо. Однако внезапный крик с улицы заставил его встрепенуться и замереть, прислушиваясь к нему вместе с Себастьяном.

— Пане поэт! — послышался юношеский голос. — Пане поэт, выгляните-ка!

Хозяин потянулся к окну и нетерпеливым движением согнал оттуда птицу. Та расправила свои большие крылья и, что-то на прощание каркнув, вылетела в окно.

Внизу, на улице, задрав вверх голову, стоял лакей бургомистра.

— Эй, парень! — крикнул ему Себастьян. — Заходи в дом.

Мартин — это был он — двинулся к подъезду. На лестнице они встретились, и поэт нетерпеливо схватил парня за плечи.

— Узнал? Говори!