Лассе Хольм - Месть сыновей викинга

Во мне вскипает гнев, вызванный его лицемерием. Я извиваюсь в его объятиях и рычу, как настоящий волк.

Эхо, донесшееся с опушки, заставляет всех нас, четверых, замереть.

На краю поляны показывается белый силуэт на четырех лапах. Хроу выгибает спину и ощетинивается. Ее обнаженные зубы блестят в свете пламени. Альтон вскрикивает – не от вида зверя, а от того, что я кусаю его за палец. Он отдергивает руку от моего рта. Я тявкаю, выражая потребность в помощи, дико рычу – Хроу, верно трактовав мои призывы, бросается ко мне. Монахи в панике кричат. Но волчица фокусируется на непосредственной угрозе – бородатом великане, вцепившемся в меня мертвой хваткой. Она не понимает, что от двух противников, которые кажутся более слабыми физически, тощего монаха и его спутника, на самом деле исходит более серьезная угроза. Но уже поздно. Я ощущаю, как дрожь охватывает Альтона. Кровь хлещет на меня, когда Хроу впивается ему в шею. Мощные руки отпускают меня. Кузнец отклоняется назад и грузно падает на запорошенную снегом землю. Я выхватываю кинжал из ножен, прикрепленных к ремню кузнеца.

– Vade retro, [15] Изыди! ( Лат .) – хором голосят монахи, словно это может их спасти.

Мы с Хроу приближаемся к жалким фигурам в рясах. На фоне жаркого и яркого пламени мы выгибаем спины, рычим и оскаливаемся.

Хроу прыгает. Вальтеоф пронзительно кричит. Я замираю, когда копье на лету поражает волчицу. Она все-таки прыгает на тощего монаха, сбивая его с ног. Ее тело остается на снегу, когда он откатывается в сторону.

– Хроу!

Я падаю на колени. Тело Хроу обмякло. Волчья кровь окрашивает снег в красный цвет. Поскуливая, она смотрит на меня. В ее желтых глазах немой вопрос. Через мгновение она умирает. За моей спиной раздаются крики и вопли. Возвращаются селяне.

– Мои друзья, мои дорогие друзья.

Вальтеоф поднимается на ноги – к нему возвращается самообладание. Брат Сельвин продолжает стоять, словно примерз к земле. На снегу под его ногами расплывается желтое пятно.

– Господь благословляет вашу отвагу, как говорит Спаситель. Вы вернулись как раз вовремя. Кого мне благодарить за убийство волчицы?

Вперед из толпы вышел мужчина лет тридцати с небольшим, элегантно облаченный во все черное.

– Высокочтимый олдермен, – Вальтеоф опускается на колени, – благодарность моя не знает границ.

– Свою благодарность можешь оставить себе, – отвечает олдермен с выражением отвращения на лице. – Не забудь только о нашем договоре.

Их интриги меня не интересуют. Я погружаю лицо в серо-белую шерсть и вдыхаю резкий аромат земли и мускуса. Затем чувствую, как кто-то хватает меня и поднимает на ноги. Я безучастно повинуюсь. Проходя мимо тела отца, истекающего кровью на снегу, я не испытываю никаких чувств. Я оплакиваю Хроу.

– Парень – опасный колдун, – слышу я шепот Вальтеофа, обращенный к риву Эльдриду, который стоит молча, потрясенный дружбой монаха с олдерменом. – Он произнес заклинания. Призвал к себе в помощь оборотня. Убил кузнеца. Его следует повесить как можно скорее!

Рив приказывает селянам увести меня и запереть в зале до исполнения приговора.

Сейчас я уже старый человек, но захватывающие приключения, имевшие место в моей жизни много лет назад, до сих пор помню с удивительной точностью. Любопытно устроена память: в моем возрасте гораздо легче вспомнить давно ушедшую юность, чем то, что произошло несколько дней назад.

Несмотря на то что моя отправная точка была небезупречна, я немало преуспел в жизни, если говорить начистоту. Я сижу в удобном кресле, обтянутом овечьей шкурой, перед очагом зала в собственном огромном замке, возведенном из камня. У дверей стоит слуга, готовый исполнить любую мою прихоть, а на кухне заправляет повар с командой помощников, которые готовят мои любимые блюда. Из сводчатых окон мне открывается вид на процветающие окрестности и поля с обрабатывающими их крестьянами. Чуть дальше – обширные леса, снабжающие меня деревом для строительства флота, простираются вплоть до самого побережья, где стоят драккары, готовые защитить морскую границу моих владений от любого неприятеля. У меня есть все, что можно пожелать. Я нахожусь в привилегированном положении, мало кому счастье улыбается в жизни так часто, как мне. И тем не менее я страдаю от проклятия, свойственного старости: я слишком поздно извлекаю мудрость из собственного опыта и уже не имею возможности пробудить интерес современников.