Сергей Алексеев: Роковой срок

Скуфь перешла реку и встала у черты, за которую не было ей хода, но откуда уже можно позреть омуженский острог и гнезда на деревах.

– Коль сладится у вашего государя с нашей царицей, – сказала Мерцана, – и сотворится вено, тогда, переступив межу, ступайте к острогу. Да помните: мои сестры без битвы не сдаются и в полон к вам не пойдут. Придется вам брать сию крепость приступом.

– Как же нам узнать, когда сладится и сотворится? – спросили витязи. – Глашатаи известят?

– Сами позрите!

Только диву далась Скуфь нравам омуженок, заколобродила, заговорила густо:

– Стыдно нам зреть, когда творится вено! Да и государь не позволит свершить сие принародно. По нашему обычаю совокупление, а тем паче брачение – суть сакральное действо. Даже птица с небес не смеет покоситься оком!

– Ох, натерпимся мы лиха от ваших нравов! – возмутилась Мерцана. – Да как же вы мыслите скрыть вено от иного глаза, коль согласились по десять жен взять?

Ненадолго смутились витязи и отвечают:

– А мы скроем! Мы с каждою невестой побрачуемся так, будто она едина и быть иных не может. И впредь встречаться станем ежедневно, тайно лаская и любя, что всякая жена скажет: «Мой муж одну меня с такой неистовой силой балует!» И все это для того, чтоб не было у вас междоусобиц, а нам мороки.

Мерцана выслушала это, закрыв глаза, и после застонала.

– Да если грезы эти станут явью... Ох, не сдержу страсти!.. Коль слово ваше верно... Мати уступят всем вашим нравам!

И в следующий миг глянула суровым и пронзительным взором.

– Только государю вашему не видать десяти жен!

– Отчего же? – воскликнула Скуфь. – Нравами поступиться не пожелал?

– Добро бы сладить ему с одной царицей! – Дева посмотрела в сторону острога. – Она ведь не прижигала перси, как и весь ее род.

– Пожалуй, худо придется Урагану, – встревожились витязи. – И нам никак не подсобить ему.

– Ну, мне пора, – сказала Мерцана. – Стойте здесь и зрите! Да взывайте к своей Тарбите, коль услышит вас. Ну, а мы призовем Ариду в помощь. Ужели две богини не узрят стараний государя и наших благих помыслов?!

Скуфь выстроилась вдоль запретной черты и воззрилась на острог, оставшись в неведении, как же она прознает, когда можно переступить межу.

А Ураган тем часом положил перед Чаяной свои дары – меч и двенадцатиколенный бич.

– Прими, дева, чтоб я мог назвать тебя невестой!

Взор девы народа мати разгорелся, когда увидела она настоящий куфский меч, не запятнанный кровью и оттого излучающий синий свет.

И воспылал, едва она дотронулась до рукояти бича.

– Кто же тебе поведал, какие мысли тешу? – спросила она, рассматривая дары. – Ведь только Арида владела этими знаками власти. Ты же их принес мне!

– Я не говорила! – поспешила оправдаться ягиня. – Должно быть, сам догадался. Да и не трудно! О чем еще может думать юная и воинственная царица мати? А кто из вас не желал уподобиться божественной Ариде? Быть тебе Владычицей в этих землях!

– Приму твои дары, – промолвила Чаяна. – Но когда ты назовешь меня невестой, тотчас передам тебе.

– Зачем? – Старуха испугалась. – Нет уж, коль сам воздал тебе мечом и бичом, тебе и править.

– Мне лепо быть женой государя, – прижимая дары к груди, ответила дева. – На что мне власть, когда есть муж?

– Нарекаю Чаяну, дочь народа мати и царицу его, своей невестой! – сказал Ураган.

– Как чудно внимать подобной речи! – воскликнула она. – Ведь слов таких никто не слышал со времен Ариды!

По своему обычаю Чаяна окрутила бичом шею жениха, приблизила к себе и задышала в лицо духом хмельнее меда!

– Быть тебе женихом моим, Ураган. – Вложила в его руки дареный меч. – Владей мною, как своей землей.

А затем встала перед ним на одно колено и щекой своей трепетной прильнула к его руке, в коей светился непорочный меч.

По закону Ураган должен был теперь взять ее, умчать к своему роду и устроить праздник явления невесты, то есть водить ее из дома в дом или из шатра в шатер и показывать. А сродники придирчиво осматривали бы Чаяну, указывая на изъяны, хотя от их воли уже ничего не зависело.

И надо думать, что они бы сказали, яви Ураган их очам омуженку!

Он переступил через этот обычай, да и противиться Чаяне, прильнувшей к руке, было невозможно в тот час, даже если строго блюсти законы...

– Ну, добро, – ворчливо произнесла ягиня. – Брачуйтесь тут, а я уж место посторожу.

Она удалилась из гнезда, после чего спустилась с древа и гикнула, словно разбойный див, отчего в остроге стало тихо.