Олег Яковлев - На златом престоле

Могучий батыр Башкорд производил внушительное впечатление. Словно веяло от него тяжкой ничем непоколебимой силой, силой степной, яростной, стихийной, готовой смести всё на пути своём. Будто древний тюркют из далёкой эпохи явился перед ними, промчавшись из дальней восточной страны тысячи вёрст, сокрушив и подчинив себе сотни врагов. Что-то прямое, открытое, удаль какая-то так и сквозила в чертах половца. Да и половцем назвать-то его было сложно. Вот Турундай — тот, воистину, половчин и есть.

«Да, такого могла полюбить русская княгиня. И как она, Верхуслава?! Оставила, бросила всё ради него! Русь, веру, даже сына от первого мужа. Умчалась, убежала смело, безоглядчиво в степи, кинулась в крепкие объятия батыра, разделила с ним ложе, юрту. Променяла жизнь за городскими бревенчатыми стенами на вольный простор, на буйные набеги, кизячные костры, на терпкий аромат полыни, на жаркий ветер полей», — почему-то Ивану захотелось хоть одним глазком глянуть на эту бедовую огненную жёнку.

Меж тем в плавную речь Башкорда встрял Турундай.

— Помощь — это хорошо, — прохрипел он. — Но кипчакам нужна добыча, большая добыча. Золото, рабы. Полон, который можно продать на рынке в Сугдее и Каффе.

— Полон добывают в сече! — грозно оборвал его хан. Тонкие стрелки его красивых бровей сурово изогнулись.

— Ты — не торгаш, Турундай! Не барыши считай, а воинов! Добрых воинов! Приведёшь их весной нам с князем Иваном.

Солтан промолчал, скрипнув зубами и скорчив недовольную гримасу.

...Ехали по степи в стан Башкорда. Выла пурга, била в лицо. По скованному льдом Бугу кружили бешеные снежные вихри. Когда, наконец, вдали за курганами показались огороженные плетнём кибитки и глинобитные полуземлянки, половецкие вершники подхлестнули нагайками усталых коней.

Впереди был долгожданный отдых. В ушах у Ивана долго ещё будет стоять свист и завывание яростной пурги. Пока же он улыбнулся, стряхивая с усов и бороды снег. Он верил и не верил всё же до конца в успех будущего своего предприятия. Но пути назад не было, мосты в прошлое были сожжены.

Усталые ноги гудели от напряжения. Ломило от боли одеревеневшую спину. Три сотни вёрст быстрой скачки в седле сказывались. Шатаясь от усталости, Избигнев и Або приблизились к ханской юрте. За каждым шагом их неусыпно следили оборуженные копьями и щитами зоркие нукеры. Одно резкое неосторожное движение — и вонзится копьё в грудь, и поминай, как звали.

Посреди юрты горел очаг.

— Проходите, садитесь. Сегодня вы — гости в моём доме. Никто не посмеет причинить вам зла, — твёрдый голос Башкорда звучал ровно и бесстрастно.

Юлить, хитрить не хотелось. Да и не было никакого смысла что-то утаивать от этого степного батыра. Галицкий и угорский посол переглянулись, поняв друг друга без слов.

Они сели на кошмы, отведали сочной баранины. Башкорд не поскупился, велел угостить послов настоящей дыней, привезённой из земли огузов, сладкой, как медовый квас. Еду запивали отстоявшимся синеватым кумысом, кислым и хмельным. Чаши, в которых ханские слуги подали сей драгоценный для всякого степняка напиток, были изготовлены из китайского фарфора. Редкостью был такой материал на Руси и в сопредельных странах. Немало изумлён и смущён был Избигнев. Принимал их хан с почётом, держался спокойно, ровно, и когда сказал Ивачич о своём предложении выдать им беглого князя Ивана, ответил любезно, с тем же подчёркнутым спокойствием и достоинством правителя:

— Обычай нашего народа — уважать гостя, кем бы он ни был. Особа гостя неприкосновенна. И я, славный делами мирными и ратными хан Баш корд, не посмею нарушить закон гостеприимства и коварно обмануть доверившегося мне. Поэтому я не могу исполнить твою просьбу, боярин.

— Насколько нам ведомо, князь Иван уговаривает твоих батыров, хан, напасть на Галицкие земли. Мы готовы заплатить тебе...

Башкорд довольно резко оборвал речь Ивачича.

— Хан кипчаков — не торговец скотом и рабами! За что ты хочешь мне платить? Чтобы я выдал тебе доверившегося мне? Но я — не ромей, не франк, не урус. Это у вас всё продаётся и покупается!

Ответ был прост и ясен. Понял Избигнев, что ничего им от хана не добиться. Приходилось покидать половецкий стан ни с чем. Увы, тщетной оказалась долгая бешеная скачка по просторам зимней степи.

С пустыми руками возвратились Ивачич и Або в свой лагерь.

...Едва покинули шатёр Башкорда послы, резко распахнулась войлочная занавесь, отделяющая женскую половину жилища. Женщина лет тридцати пяти, дородная, с широкими, как у воина, плечами, с туго заплетёнными светло-русыми косами, переброшенными от затылка на грудь, голубоглазая, в ярком разноцветном платье, подступила к задумчиво сидящему на кошмах у очага Башкорду.