Бенито Гальдос - Кадис

– Хотите, я передам донье Марии ваше предложение? Вы ничего не теряете… Не знаю, примет ли она меня, но я попытаюсь добиться разговора с ней. Для меня крайне благоприятно, что она не подозревает моего участия во вчерашних событиях.

– Отличная мысль. И неплохо было бы выразить ей мое раскаяние – ведь я наговорила ужасные вещи. Да, пожалуй, я сама напишу… или нет… О боже мой, какая пытка! Не знаю, как лучше поступить…

– Любое из ваших решений мне кажется разумным.

– Ты думаешь, мне следует пойти к ней?

– Сегодня – нет. Сегодня ссора вспыхнула бы с новой силой, ведь этот клокочущий вулкан еще долго будет извергать клубы огня, дыма и потоки лавы. Было бы осторожнее сперва навести донью Марию на мысль, что вы предлагаете сделку, лишь бы вас не лишали вашей дочери.

– Пожалуй, примись за это раньше ты. А я рискну вступить в переговоры с теткой, она глава семьи, но сначала следует нащупать почву, узнать, как смотрит на это дело графиня де Румблар.

– Прежде всего я намекну донье Марии, что вы были излишне суровы при встрече с ней и признаете это.

– Да… надеюсь на твой такт и спокойно жду. Если она тебя плохо примет, не обращай внимания. Лишь бы она дала тебе говорить, а ты уж как-нибудь примирись с ее надменным и резким тоном.

Я привожу разговор, происшедший между графиней и мною, чтобы объяснить читателю причину моего странного решения посетить донью Марию на другой день после изложенных событий.

Итак, выбрав наиболее подходящий час, я направился к дому доньи Марии, не вполне уверенный в том, что буду принят, но с твердым намерением всеми способами добиваться разговора с высокомерной дамой. Меня встретил дон Диего, который, против ожидания, отнесся ко мне весьма дружелюбно и сказал:

– Тебе уже, верно, известно, что у нас здесь произошло. Лорд Грей каналья. Когда я заснул в таверне Поэнко, он вытащил у меня из кармана ключи… Никто другой не мог этого сделать. Ты видел, как он вошел в таверну?

– Дон Диего, мне необходимо поговорить с вашей матушкой о деле чрезвычайной важности, оно касается ее семейства, а также семейства маркизы де Лейва. Не будет ли сеньора добра принять меня?

Мать и сын долго беседовали между собой наедине, и наконец сеньора соизволила дать согласие на встречу со мной. Она приняла меня в гостиной, обе ее дочери находились при ней. Надменное лицо графини хранило следы пережитой накануне бури, горечь испытаний, казалось, внезапно состарила ее. Из двух девушек Пресентасьон выразила при виде меня детскую радость, которую она не смогла сдержать даже в присутствии матери; что касается Асунсьон, то она была грустна, подавлена, томна, молчалива и сумрачна, как это часто случается с мистическими или страстными натурами.

Приказав Пресентасьон выйти, сеньора де Румблар сурово отчитала меня и в заключение добавила:

– Мне следовало бы вычеркнуть из памяти все, что произошло в том доме, куда я имела несчастье вчера прийти. Но вежливость заставляет меня выслушать вас, всего-навсего выслушать, если вы обещаете быть кратким.

– Поверьте, сеньора, надолго я не задержусь, памятуя, что вы просили больше не появляться в вашем доме. Сегодня меня привел сюда мой долг, горячее желание восстановить мир и спокойствие между членами одной семьи и…

– Но кто вас вовлекает в наши дела?

– Сеньора, правда, я не принадлежу к вашему семейству, но меня глубоко задело оскорбление, нанесенное вашему высокочтимому дому, который я ценю и уважаю, – хотя мои недруги и оклеветали меня, очернили в ваших глазах, – и поверьте, я испытываю живейшее желание стать на вашу сторону. Сеньора донья Мария, я пришел сообщить вам, что графиня раскаивается в своей резкости…

– Раскаивается?.. Я этому не верю. Прошу вас, кабальеро, ни слова больше. Если вы желали говорить со мной об этой сеньоре… Суд уже обязался рассмотреть дело и вернуть Инес главе семьи.

Асунсьон подняла глаза и посмотрела на мать так, словно она хотела что-то сказать ей, но страх одержал верх над этим желанием. Наконец, набравшись смелости, она произнесла жалобным, печальным голосом, который произвел на меня тягостное впечатление:

– Сеньора матушка, разрешите мне вставить одно слово?

– Что ты в этом понимаешь, дочь моя? Ты не можешь судить о подобных делах.

– Матушка, дайте мне высказать то, что я думаю…

– Здесь посторонний человек, и я не могу отказать тебе. Говори.

– Так вот, я полагаю, что Инес невиновна.

– Вот вам, дон Габриель, суждение чистого сердца. Это кроткое, набожное создание, чье небесное неведение зла, существующего на земле, возвышает ее над толпою смертных, неспособно понять низменные страсти света. Дочь моя, да будет благословенно твое неведение.