Бенито Гальдос - Кадис

– Интересно послушать, что будут говорить…

– Мне тоже.

– Нас ждет прелюбопытнейшее зрелище, – сказала Амаранта, – каждый станет требовать, что его душе угодно.

– Один выступит и скажет: «Я хочу этого», а другой ответит: «А я не желаю», и скучное собрание сразу оживится.

– Да, такого еще не бывало! Вот будет потеха, когда церковники закричат: «Долой философов!», а философы: «Долой священников!» Удивляюсь, что председатель не запасся плеткой.

– Поверьте, дорогая, приличия будут соблюдены.

– А где это они научились блюсти приличия?

– Тише, выступает депутат.

– Что он сказал? Ничего не поймешь.

– А он уже садится.

– На сцене кто-то что-то читает.

– Некоторые встали со своих мест.

– Они сказали, что приняли к сведению. Мы тоже. Столько шума из ничего.

– Тише, сеньоры, сейчас произнесут речь.

– Речь! Послушаем. Как шумят в ложах! Если публика не успокоится, председатель велит опустить занавес.

– Кажется, вон тот священник, что напротив, собирается взять слово?

– Встал, поправил свою шапочку, откинул сутану. Вы знаете его?

– Я – нет.

– И я не знаю. Послушаем, что он скажет.

– Он говорит, что следовало бы принять ряд предложений, записанных у него на бумажке.

– Отлично. Так прочтите же нам вашу бумажку, сеньор священник.

– Кажется, он собирается сначала произнести речь.

– Но кто он?

– Похож на праведника.

В соседних ложах из уст в уста передавалось его имя. Оратора звали дон Диего Муньос Торреро.

Сеньоры слушатели или читатели, я собственными ушами услыхал первую речь, произнесенную на заседании испанских кортесов в XIX веке. В моей памяти еще звучит эта прелюдия, первый зачин нашей славной парламентской эпопеи, спокойный голос, принадлежавший простому священнику с ясной душой, светлым умом, приятной и скромной осанкой. Если вначале шепот наверху и внизу мешал слушать его, то постепенно шум затих и речь его полилась отчетливо и торжественно. Слова звучали внятно среди воцарившейся тишины, они проникали в сознание людей. Все сосредоточенно молчали; еще никогда ни одного оратора не слушали с таким глубоким уважением.

– Знаете, дорогая моя, – заметила во время наступившей паузы донья Флора, – этот попик неплохо говорит.

– И даже очень неплохо. Вот если бы все выступали так вразумительно. Впрочем, я не совсем поняла, что именно он предлагает.

– Я нахожу его предложения весьма разумными. Он продолжает. Послушаем.

Произнесенная речь была не длинной, но толковой, поучительной и хорошо обоснованной. За четверть часа Муньос Торреро познакомил народных представителей с программой нового правительства и сущностью новых идей. Когда, произнеся последнее слово, он сел среди общих приветствий и рукоплесканий, восемнадцатый век отошел в прошлое.

Часы истории отметили боем, услышанным не всеми, его последний миг. Испания вступила в новую эру.

– А теперь нам прочтут бумажку.

Это взял на себя дон Мануэль Лухан [57] Мануэль Лухан (1770–1829) – испанский историк либеральный депутат Кадисских кортесов. .

– Вы все поняли, дорогая донья Флора?

– Конечно, я не глухая. Он сказал, что кортесы представляют «суверенитет нации».

– И что они провозглашают королем Фердинанда Седьмого и приносят ему присягу…

– И что объявляется разделение власти… [58] Имеется в виду присущее конституционному строю разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную. не помню, он как-то чудно это назвал.

– Что регенты – представители короля или исполнительной власти – обязаны принести присягу.

– И что все должны печься о благе государства. Это самое лучшее из всего сказанного, остальные слова лишние.

– Вы только послушайте, дорогая, как они зашумели.

– Сейчас начнется обсуждение. Наш попик вызвал целую бурю. Как его зовут?..

– Дон Диего Муньос Торреро.

– Кажется, он опять берет слово.

В самом деле, в поддержку своих предложений Муньос Торреро произнес вторую речь.

– Теперь мне еще больше понравилось, гораздо больше, сеньора графиня, – сказала сеньора Сисньега. – Право, я бы сделала его епископом. Все, что он сказал, справедливо и разумно, не правда ли?

– Да, кортесы приказывают, а король повинуется.

– Раз кортесы – «суверенитет нации», выходит, что правительство нашего королевства находится здесь, в театре.

– Теперь очередь Аргуэльеса. Что мне особенно нравится, дорогая моя, так это то, что все выражают свое полное согласие. Дело, пожалуй, обойдется без споров.