Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих) - Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Я помню, что было время, когда я выискивала в книгах страницы о смерти детей, мне было тяжко и неприятно читать это, и тянуло читать именно это... Но я росла, и этот комплекс прошел, и вместо него развился новый... Теперь я искала в книгах описания издевательств над беременными женщинами, рассказы о преждевременных родах, о рождении мертвых детей... Я снова и снова возвращалась к таким описаниям, с тем чувством отвращения и презрения к себе, с каким человек тайком передается какому-нибудь гадкому пороку... Лазар — единственный человек, которому я обо всем этом рассказала. Он мне сказал, что я боюсь совсем не того, что со мной может что-то случиться, нет, я боюсь именно описаний... а ведь описания не могут случаться, они ведь не жизнь, они — совсем другое какое-то бытие... И я думаю, он прав... Во время родов, например, был совсем не тот страх, какой бывал, когда я читала описания родов... И при обострении туберкулеза, когда у меня кровь идет, это все равно совсем другое, совсем не то, что в литературе... Лазар говорит, что даже если попадешь в какую-нибудь катастрофу, совсем не будет того страха, того чувства обреченности, как бывает когда читаешь в повести или в романе хорошо сделанное описание катастрофы...

Когда Лазару было четыре года, Софи затопила в кухне печку, солярку залила, и вдруг огонь метнулся; Лазар помнит, как пламя так длинно взвилось под этот низкий потолок; из кухни дверь была во двор, Софи подхватила Лазара и выбежала... Стала звать соседей, дом чуть не сгорел... Лазар помнит, как уже все потушили, и Софи смеялась... Она стояла на снегу в одном шлепанце, и ногой в толстом носке нашаривала другой, отлетевший в сторону; Лазара она прижимала к груди, на плечи ей кто-то накинул пальто чье-то, и она кутала мальчика в полу этого пальто... Ей тогда было девятнадцать лет... Другой раз Лазару было восемь лет, они ездили на море все втроем и возвращались поездом... Произошло крушение; тот вагон, где Лазар ехал с отцом и сестрой, не пострадал... Все выбежали... Тогда Лазар увидел страшное: увидел мертвых, искалеченных, увидел кровь... Но страшно ему не стало — «Я тогда еще не знал, что всего этого надо бояться...» Я спросила, какие у него тогда были чувства... Он ответил, что у него возникло такое энергическое желание подбежать и помочь; отец и сестра с трудом удержали его, увели и объяснили, что взрослые все сделают и что он не сможет... Отец и сестра были испуганы, подавлены, и Лазару это казалось непонятным... Страха у него совсем не было... В третий раз Лазару было уже двадцать два года, вместе с отцом и еще с одним родственником они поехали в село за овощами... Там у них тоже были родные... Машина была этого родственника... Ехали поздно вечером... Машина как-то съехала с дороги и перевернулась... Лазар и тот родственник совсем не пострадали, тот немного ушибся, а Лазару немного оцарапало ногу; но отец Лазара получил сотрясение мозга и после стал совсем уже плох... Но опять никакого страха не было... — А что было? — спрашиваю я... Лазар попытался вспомнить,— пожалуй, было какое-то чувство неожиданности; сильное беспокойство за отца; Лазар тотчас начал звать его, но отец молчал, не откликался в темноте... — И что еще было? — Да, показалось, что нога очень болит, в первую минуту... Когда Лазар это сказал о том, что у него нога болела, мне стало его очень жалко за его тогдашнюю боль, я тихонько поцеловала его в плечо... Мы ночью лежали...

— Не бойся,— говорит Лазар, — С нами ничего плохого не может случиться... Мне хочется поверить ему, но я спрашиваю, откуда он такое знает, почему не сомневается...

— Я видел во сне,— отвечает Лазар, и у него серьезное и замкнутое лицо...

Однажды он сказал мне, что не смог сделать меня счастливой... Я знаю, что для него это серьезная проблема, чтобы люди чувствовали себя счастливыми и не мучили друг друга... Я ему сказала, что, наверное, он никогда не умрет, и снова будет молодым, таким, как прежде, и познает все свои свойства, и многие люди, благодаря ему, станут счастливыми... И меня он сделал счастливой...

Лазар мне рассказал, что когда он служил в армии два года, им приказали пройти большое расстояние; кажется, марш-бросок это называется, но не знаю... Было очень жарко... Они были в этой форменной одежде, в сапогах, и еще несли, кажется, что-то вроде вещмешков или скатанных плащ-палаток, не знаю... В общем, тяжело были нагружены... Очень хотелось пить, а воды не было... Дорога шла в гору... И вдруг они увидели родник, такой даже не обделанный в каменную плиту... Все побросали то, что несли, и бросились к роднику; отталкивали друг друга, даже выкрикивали какие-то бранные слова... Лазар мне рассказывал, что эти молодые люди в загрязненной одежде, почти уже дерущиеся у родника, произвели на него очень тягостное, горестное впечатление... Но это еще не весь рассказ... Я слышала, как Ибиш рассказал Гюлчин, с которой я тогда вместе училась, что было дальше... Обращался он к ней, но я тоже сидела на скамейке, и слушала... Это было еще до того, как я впервые говорила с Лазаром... Когда Лазар мне рассказывал, я уже знала, что он не все рассказывает... Но я не сказала ему, чтобы не смущать его...