Альгирдас Поцюс - Заложники

Стоя за плечами мужчин, Скирвайлис слышал издалека, как витийствовал Карка. Услышав свое имя, князь вздрогнул. Что им от него нужно? Выразить соболезнование или сообщить, что сожгли дотла Локисту?! Время такое — доброй вести уже не жди.

Князь отделился от остальных и скрылся за углом избы, где рос старый раскидистый клен. Под его ветвями стояло удобное дубовое кресло. Скирвайлис опустился в него и стал ждать. При мысли о том, что гонцы могут подумать, будто он сознательно выбрал место поторжественнее, князь усмехнулся.

Карка и его свита из восьми — десяти человек почтительно сняли шапки и подошли к нему. Своих коней они оставили в загоне, с собой же вели под уздцы только вороного, с белой звездочкой во лбу.

На этот раз первым завел разговор высокий плечистый мужчина с короткой золотистой бородкой. Князю показалось, что он где-то видел этого человека, скорее всего, в одном из боевых походов — такой богатырь не мог не запомниться. Почтительно, как водится, поприветствовав князя и сообщив о восстании жемайтов, он перешел к самому главному:

— Уже не один замок крестоносцев разрушен нами, это верно, но в Ретаве, Локисте, Паграмантисе, Стульгяй, Джюгасе, в других западных землях Жемайтии продолжают бесчинствовать орденские полчища. И пока они не дождались подмоги, нужно их бить и гнать вон. Нижайше просим вас, милостивый князь: встаньте во главе жемайтских всадников. Мы предпочитаем умереть, лишь бы не попасть в рабство. Все родовитые люди Жемайтии просят тебя оседлать этого норовистого коня и взять в руки меч.

Один из посыльных подвел вороного рысака к самому клену. По бокам животного болтались, призывно позвякивая, стремена.

Скирвайлис оценивающим взглядом окинул коня. Когда-то в Локисте у него был почти такой же. Похоже, сноровистый иноходец, а вот выносливыми такие ходкие животные обычно не бывают. Они хороши лишь в непродолжительных походах. И еще об одном подумал старый воин. Прибытие гонцов приятно пощекотало самолюбие Скирвайлиса, обрадовало его: значит, не забыли все-таки о нем, не перестали ценить и уважать. Правда, ликовать по такому случаю особенно нечего. Слава военачальника или властителя вещь хрупкая, не прочнее яичной скорлупы. То тебя на руках носят, а потом, глядишь — и лицом в грязь ткнут. Не ради славы оседлает Скирвайлис вороного коня. Для него сейчас превыше всего — надежда на освобождение родного края. А ради этого он не пожалеет жизни!

— Да ведь вы забыли про князя Памплиса! — воскликнул Скирвайлис. — Вот пусть он и руководит вами.

— Ретавский вотчинник охотно водил дружбу с немецкими псами. Люди не доверяют ему. Он поклоняется уже другим богам, — перебивая друг друга, с жаром заговорили нарочные.

Неожиданно от них отделился проводник Карка, невысокий, кряжистый, как старое дерево. Подбежав к Скирвайлису, он опустился на колени.

— Соглашайся, милосердный князь! Ведь этого хотят общинники Локисты, весь прочий люд! — взмолился он.

— Живо вставай, вот еще вздумал! — прикрикнул на него Скирвайлис и, обращаясь к остальным, сказал: — Ладно, поеду с вами! Пусть ваши кони отдохнут, да и вам тоже не помешает отдышаться, а завтра спозаранку — в путь!

Стоило князю произнести эти слова, как за кустом послышалось всхлипывание. Сквозь заросли было видно, как в сторону дома, закрыв лицо руками, бросилась женщина. Это была Мансте.

Сначала она издалека наблюдала за всадниками, заметила, как Скирвайлис отделился от группы прибывших и направился к клену, точно желая укрыться в его тени. Однако те потянулись следом, ведя под уздцы рысака. Женщина почувствовала недоброе. Не чуя под собой ног, она кинулась к калиновому кусту. Притаившись там, стала следить за происходящим. Когда же люди с почтением заговорили о старом князе, сердце ее радостно забилось. Какое счастье, подумалось ей, что волею судьбы она живет рядом с человеком, которому храбрые мужи доверяют возглавить восстание, видя в нем спасителя родного края.

Долго молчал старый князь и все-таки произнес решающие слова. Теперь уже стало ясно, что решение его бесповоротно. Завтра на заре он покинет деревушку. Злой рок обрубил все ветви этого могучего дерева, оставив нетронутым лишь старый ствол — видимо, близок и его черед…

При мысли об этом Мансте не смогла сдержать стона. Задами помчалась она по косогору к реке. Прижав руки к груди, нетвердыми шагами вошла в густой ракитник, которым порос песчаный берег речушки, забралась в самую его гущу и бросилась на землю. Только тогда молодая женщина дала волю слезам, отвела душу.