Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Едва сто вёрст одолели за три дня немыслимых усилий, передовой полк только до Воиня, крепости на краю Дикого Поля, дошёл, и за три дня чуть не половина войска в отставших.

А в лицо бил остервенелый колючий ветер, слепил глаза снежной пылью. Ратники без команды останавливались, жгли костры, благо дрова были в обозах. Однако ветер уносил тепло, даже рядом с костром невозможно было согреться.

Князья собрались в общем шатре из толстого войлока, содрогавшегося от бешеных порывов ветра, грели над очагом окоченевшие руки. Шубы и тёплые меховые шапки не скидывали — студёно, дымно, неуютно было в шатре.

А ратникам в голой степи каково?

Отхлёбывали, обжигая губы, горячий медовый сбитень.

Молчали.

Никому не хотелось первому объявлять очевидное: поход не удался, идти дальше смерти подобно, упрямое следование ранее решённому погубит войско...

Горькое признание произнёс воевода Дмитр Иворович:

— Надобно возвращаться, князья...

Объяснять, почему возвращение неизбежно, воевода не стал — и без того всё было ясно. Не люди виноваты, но силы небесные, людям неподвластные. По грехам нашим наказывает Господь позором и уроном...

Позор князья изопьют, когда будут возвращаться мимо славных ратными подвигами пограничных городков Сакова, Дубница и Песочена, мимо Кажева-села и Куднева-села, где люди привыкли празднично встречать победоносные дружины, а теперь угрюмо стоят возле своих полуземлянок.

А урон...

Урон определится, когда тепло станет, когда окрепнут половецкие кони на щедрых весенних пастбищах. Конечно же, возликуют и возгордятся ханы, соберут в орды свои сохранённые Провидением кочевья. Тяжёлые времена наступят для Переяславского княжества. И только ли для него одного?

На людях Мономах тревоги не показывал, был приветлив и ровен. Распуская полки, объявил, что на всё была Божья воля. Бог наказывает за грехи наши, Бог и помилует, дарует Руси конечную победу, а на воевод и ратников обиды нет.

А в начале лета в Переяславле и вовсе начались праздничные хлопоты. Князь Владимир Всеволодович Мономах на четвёртом году по смерти княгини Гиты объявил о новой женитьбе. За себя князь брал девицу из переяславского боярского рода, что переяславские мужи посчитали за великую честь: любой князь с радостью отдал бы свою дщерь за Великого Мономаха!

Невесту даже в Переяславле мало кто знал по имени, а в других градах и вовсе не знали. Даже всеведущий монах-летописец в Печёрском монастыре вовремя не доискался, под каким именем её записать. Так и осталась новая княгиня в летописи безымянной.

Однако свадьбу сыграли с великой пышностью. Гости съехались из многих городов и земель. Всех сыновей созвал Мономах в Переяславль, и почти неделю шумели пиры и братчины.

Приехал в Переяславль и Юрий.

Приятным и успокоительным оказалось переяславское гостевание, и не только пирами и весёлыми забавами - душевным облегчением. Будто сбросил Юрий с плеч тяжкое бремя княжеской власти, постоянного гордого обособления от прочих мужей, что тешило гордыню, но делало жизнь скованной и скучной. За каждым своим словом следи, поступки с обычаями соразмеряй, блюди княжескую честь ежечасно...

Разве легко это человеку, даже если он - потомственный князь?!

А здесь кругом ровня, единоутробные и двоюродные братья, племянники. Легко с ними, раскованно. И лестно, что в глазах мужей он, Юрий Владимирович Ростовский и Суздальский, среди братии не последний. За ним, Юрием, самое обширное по землям княжество. Да и по силе и богатству Ростов с Суздалем мало кому уступят!

Самое же главное - уже привыкли на Руси считать, что князь Юрий Владимирович не в подручных князьях ходит, а сам по себе, самовластцем. Соответственно и обращались с ним - уважительно.

К тому же был Юрий уже не отроком, но зрелым мужем. Двадцать лет - возраст мужеской зрелости. Теперь в отроках меньший брат ходит, Андрей, всего восемь годков ему. Смирный оказался младень, ласковый, очень Юрий к нему привязался. А Андрей и вовсе за ним ходил неотступно, как жеребчик за маткой.

Семейно было Юрию в Переяславле, уютно.

Поэтому и задержался он в отцовском гнезде, когда разъехались другие князья. И Мономах из Переяславля уехал, позвали князя беспокойные киевские дела.

Великого князя Святополка Изяславича киевляне не любили. Жадным был Святополк и корыстолюбивым, не гнушался давать серебро в рост и резы [65] Резы - проценты. брал немилосердные, а плательщиков кабалил в холопы или именье отнимал. Но пуще всего недовольны были горожане, что мирволил Святополк жидовинам, от которых имел немалый доход. Измывались жидовины над христианами, как хотели, и ничего с ними нельзя было поделать — под великокняжеской защитой. Кто открыто восставал против несправедливости, тех княжеские гридни хватали и всаживали в земляную тюрьму - поруб. Немало было таких, но ещё больше тех, кто зубами от обиды скрипел, но помалкивал.