Кейт Мортон: Дочь часовых дел мастера [litres]

Столько лет он хранился у нее, настала пора его вернуть.

Джек и Элоди ушли на прогулку, вдвоем.

Она сказала, что хочет своими глазами увидеть ту поляну в лесу, ну а он, конечно, был счастлив предложить себя в роли сопровождающего.

А я снова здесь. Сижу на теплом пятачке у поворота лестницы и жду.

Одно я знаю наверняка: когда они вернутся, я буду здесь.

Я буду здесь и когда их не станет, а на их место придут новые гости.

И кто знает, может быть, я еще расскажу кому-нибудь свою сказку, ту, которую услышал Тип, а до него – Ада, ту, которую я соткала из лоскутков Ночи Преследования Эдварда, из того, что рассказывал отец о бегстве моей матери из дому, и из сказки о детях Элдрича и Королеве Фей.

Это хорошая история – о чести и верности, о детях, которые творят добрые дела; сильная история.

Люди ценят сверкающие камни и счастливые амулеты, но забывают, что самые сильные чары заключены в словах, которые мы обращаем к самим себе и к другим, в историях, которые мы рассказываем.

Значит, я буду ждать.

Когда я была еще жива, все вокруг точно с ума посходили – увлеклись спиритизмом и начали вызывать мертвых, желая поговорить с ними. В те времена принято было считать, что духи и привидения жаждут освободиться. Будто бы мы приходим к живым потому, что «заперты» и хотим на волю.

Но это не так. Я не хочу свободы. Я – часть этого дома, который так любил Эдвард; я и есть его дом.

Я в каждом завитке каждой деревянной половицы.

Я в каждом гвозде.

Я в фитиле лампы, в крючке для пальто в прихожей.

Я в хитром замке на входной двери.

Я в подтекающем кране и в кружке ржавчины на дне фарфоровой раковины.

Я в трещинках на плиточном полу ванной.

Я в колпаке на каждой дымовой трубе и в черной, змеящейся под землей трубе слива.

Я в воздухе каждой комнаты.

Я в стрелках моих часов и в пространствах между ними.

Я в звуках, которые вы слышите, когда вам кажется, будто вы не слышите ничего.

Я – тот свет в окне, которого не может быть.

Я – звезды в темноте, сияющие, когда вам кажется, что вы одни.

Я, как и Люси Рэдклифф, часто тревожусь о том, что жизнь слишком коротка, а узнать хочется так много, и тогда мне на помощь приходит мое писательское ремесло: именно оно дает мне возможность исследовать особенно увлекательные темы. «Дочь часовых дел мастера» вместила в себя многое из того, что меня интересует: время и вечность, истину и красоту, карты и картографию, фотографию, естественную историю, целительное воздействие пеших прогулок, братские чувства (у меня трое сыновей, так что эта тема для меня едва ли не самая главная), дома и идею «дома», реки и магию пространства – да много еще чего. Эта книга вдохновлена искусством и его творцами: английскими поэтами-романтиками, художниками-прерафаэлитами, первыми фотографами, такими как Джулия Маргарет Кэмерон и Чарльз Доджсон, а также дизайнером Уильямом Моррисом (чью страсть к домам я разделяю; именно он научил меня видеть, как старые постройки в Котсуолде неброско, но явно подражают миру природы, из которой они вышли).

Плетя ткань моего романа, я вдохновлялась такими местами, как Эйвбери-Мэнор, Келмскотт-Мэнор, Грейт-Чолфилд-Мэнор, Эбби-Хауз-Гарденз в Малмсбери, Лакок-Эбби, Белый Конь Уффингтона, Земляной форт в Барбери, Риджуэй, сельской местностью Уилтшира, Беркшира и Оксфордшира, деревнями Сауторп, Истлич, Келмскот, Баскот и Леклейд, рекой Темзой и, конечно же, Лондоном. Ну а если и вам захочется посетить дом, где еще уцелели настоящие «норы священников», добро пожаловать в Харвингтон-Холл в Вустершире – их там семь, и все спланированы и построены святым Николасом Оуэном. А еще этот дом стоит на острове, окруженном рвом с водой.

Если же вас особенно заинтересовала жизнь Лондона девятнадцатого века, если вы хотите побольше узнать о тех улицах, по которым ходили Берди Белл и Джеймс Стрэттон, я могу предложить вашему вниманию следующие источники: «Работяги и бедняки Лондона» Генри Мэйхью (у него вы можете почерпнуть сведения о забытых ныне профессиях «слепых уличных продавцов портновских иголок» и «скриверов», или писателей слезных писем и петиций); «Викторианский Лондон: жизнь города в 1840–1870 гг.» Лизы Пикар; «Викторианский город: повседневная жизнь в диккенсовском Лондоне» Джудит Фландерс; «Викторианцы» А. Н. Уилсона; «Изобретая викторианцев» Мэтью Свита; и наконец, «Чарльз Диккенс» Саймона Каллоу – биографию одного из величайших лондонцев и викторианцев, написанную с безграничной любовью. В Севен-Дайелз, как и вообще в Ковент-Гардене, частью которого он является, жизнь по-прежнему кипит; однако случись вам посетить эти места сегодня, вы найдете там куда больше ресторанов, нежели лавок с птицами и птичьими клетками вроде той, над которой процветало предприятие миссис Мак. А Литл-Уайт-Лайон-стрит в 1938 году получила новое имя – Мерсер-стрит.