Юрий Марченко - Брызги социализма

О степени осведомленности КГБ я знаю не понаслышке. Еще в студенческие годы меня туда вызвали и провели «беседу». В очень мягкой форме. Мне просто пересказали разговор, который происходил между мной и двумя моими однокурсниками в ресторане «Динамо». Мы любили этот ресторан, потому что там кормили дешево и вкусно. На 5 рублей можно было наесться и напиться до отвала. И деньги не нужно было считать. Если искомой суммы при нас не находилось, кто-то из нас оставлял в залог часы, которые нам возвращали взамен принесенных на другой день денег. И конечно, мы не контролировали свои разговоры за выпивкой и закуской. Меня в КГБ даже не предупредили, чтобы я никому об этой беседе не рассказывал. Возможно, это входило в их планы — распространение сведений о могуществе и всезнании КГБ. Вербовать меня тоже не пытались. Но получается, что один из моих друзей на меня донес.

Друг детства Тарас, сын директора Турбинного завода, по пьянке разоткровенничался, что завербован и дал подписку. Он коллекционировал марки и обменивался ими по почте с разными филателистами из стран соцлагеря. Двойники он продавал. Ему пригрозили, что посадят за спекуляцию, но переписку не запретили, а только поручили писать отчеты о разговорах в студенческой среде. И он признался, что все обо мне рассказал, что знал.

Одного моего сокурсника также вызывали, и рассказали ему, с какой девушкой он встречается, когда он у нее был дома. Расспрашивали, кого из ее знакомых он знает, и кого у нее встречал. Здесь дело оказалось серьезным, так как ее брат оказался членом какой-то банды.

Уже в 70-е годы еще одного моего друга (о чем он сам мне под большим секретом, в возбужденном, но не пьяном, состоянии, рассказывал) вербовали на конспиративной квартире КГБ. Ему предложили билеты в цирк, где он должен был сидеть рядом с какими-то чехами, познакомиться с ними, и спровоцировать на разговор, а затем передать содержание разговора. По его словам, он это сделал, так как в разговоре не было ничего криминального, но от второго такого же задания отказался (во всяком случае, так он мне сказал).

На встречах с Калитиевским, я и смотрел фильмы Андрея Тарковского. Конечно, я многое подзабыл, но специально не стал пересматривать фильмы сейчас, чтобы не деформировать воспоминания. Мои воспоминания — это гербарий из сухих чувств, мыслей, фактов. Конечно, это не свежие цветы, но и не бумажные. И гербарии ведь на что-то пригодны!

В те годы я часто спорил с Вячеславом О. об этих фильмах и о самом Тарковском как режиссере. С Вячеславом мы были дружны с 1975 по 1983 гг. В дальнейшем наши пути разошлись.

Вячеслав сразу после окончания ХПИ попал по распределению в КБ Гипрококса, ко мне в группу математического моделирования. Вскоре мы с ним сдружились, часто ездили в длительные командировки, где у нас было много времени для задушевных бесед. Он был разносторонне талантливый человек: хорошо рисовал, обладал дизайнерским талантом, пел, играл на гитаре, был горным туристом и ходил на Алтай в походы высокой степени сложности. Был широко эрудирован, много читал, разбирался в искусстве, очень был легок в общении. Увлекался фотографией, неплохо снимал и делал фотографии высокого качества (ну, как для любителя).

У него была старшая сестра Лариса, вся погруженная в искусство. Именно от нее я получил «слепой» машинописный экземпляр Осипа Мандельштама, сам перепечатал его в 5 экземплярах и раздал друзьям. Но свой экземпляр у меня сохранился. Я был потрясен, и заболел Мандельштамом навсегда. Поэты могут быть гениальные, талантливые и хорошие. Мандельштам не вписывался в эти категории. Это была звезда. Считалось, что переданная мне книга — перепечатка тех рукописей, которые хранила и проносила через годы Надежда Мандельштам. Так они и передавались — из рук в руки. Тот, кто их получал, должен был перепечатать несколько экземпляров и вернуть. Или переписать (пишущие машинки тогда были редкостью, но у меня была, портативная, югославская).

Как раз в годы нашего знакомства Леся вышла замуж за Приймака, кинооператора и фотографа. Он говорил, что был оператором в фильме Шукшина «Печки-Лавочки», что бросил учебу в ХПИ и попал во ВГИК. Очень интересно об этом рассказывал. Затем за участие в диссидентском движении ему перекрыли кислород, в кино его не приглашали, он выпускал фотоальбомы под чужими фамилиями. Он был хорошо знаком с кинематографической средой и, видимо, от него передалось Славе преклонение перед гением Андрея Тарковского.