Юрий Марченко - Брызги социализма

Ведь Хрущев к этому моменту уже 8 лет руководил страной, и они видели, что это за человек.

По возвращении в Харьков, я увидел сюжет по телевизору, в котором Хрущев громил участников выставки, до сих пор помню длинный стол, за которым сидели руководители страны, и Хрущев просто швырял по столу скульптурки Неизвестного, и они катились по столу.

Даже я, восемнадцатилетний мальчишка, кое-что понимал.

Хрущева я терпеть не мог. В 1963 г. я написал письмо в газету «Правда» о том, что не следует показывать Н. С. Хрущева по телевизору, так как его вид портит имидж советского государства. То ли бесстрашие, то ли просто глупость. Мог и загреметь в тюрьму. Но судьба оказалась благосклонна ко мне. Через месяц я получил ответ из «Правды» со следующей фразой: «Благодарим Вас за то, что Вас интересуют проблемы советского телевидения». Это был потрясающий ответ. Я думаю, что мое письмо просто попало в руки одного из тех, кто готовил смещение Хрущева в 1964 г, и послужило к этому еще одной каплей. Мне просто повезло.

Я не был, конечно, никаким диссидентом, не участвовал ни в каких акциях, не знал даже о существовании противников режима. Как показывает мое письмо в «Правду», я еще питал иллюзии в отношении КПСС и Ленина. Просто, читая с детства огромное количество русской и мировой литературы, а также философские труды, я получил, так сказать, прививку порядочности и честности, идеализма.

А «Манежные» художники настолько находились вне времени и пространства, что пытались учить Никиту Сергеевича. Белютин в зале поставил стул посередине и думал, что он посадит на него Хрущева, и прочитает ему лекцию о развитии современного искусства. Как он мог такое придумать? В Советском Союзе только один человек имел право учить всех, от новорожденных младенцев до аксакалов из пустыни Гоби. И этим человеком, по праву первого руководителя правящей партии и главного хозяина страны, являлся Никита Сергеевич Хрущев.

Мало того, они хотели объяснить ему — что такое искусство вообще, и современное искусство в частности. Это проскальзывает во многих воспоминаниях участников выставки.

То есть они пытались объяснить Хрущеву, что существует огромная отрасль человеческой деятельности — искусство — в которой он не компетентен. Наивность художников поражает.

На самом деле некомпетентными, скорее, можно назвать их.

Хрущев разбирался в искусстве гораздо лучше их. Вернее, в роли искусства в обществе. Об этом говорят его слова насчет педерастов и прочие высказывания, как на этом мероприятии, так и на последующих встречах с так называемой «интеллигенцией». Он понимал, что искусство обладает движущей силой, тогда как художники считали, что это самовыражение, отражение, отображение, цветопредставление, музыка в красках и тому подобная ерунда.

Он ведь был достойным ленинцем.

Понятно, что в художественную сущность картин Хрущев не мог проникнуть, но он и не ставил перед собой такой цели. Очевидно Хрущев не мог оценить что-то типа такой рецензии (рецензия реальная на одну из картин выставки): «…красно-коричневая юбка взаимодействует с неожиданно синим мотоциклом, белильно-белая блузка находит продолжение в тоне незагоревшего женского плеча и ношеных сандалий». Какое имеет значение для социализма, какой цвет куда переходит или с чем взаимодействует?

Н. С. Хрущев, по своей натуре агитатора и актера, понимал самую суть искусства: его воздействие на чувства людей. Он поставил себе и стране грандиозную задачу построения коммунизма, он хотел облечь Марксов призрак в плоть и кровь. А что же он увидел на выставке? Он увидел людей, которые свободно творят, что хотят, не обращая никакого внимания на коммунизм.

Хрущев прошел длинный путь к своему нынешнему положению, от революции в 1917 до Кубы в 1962, через две огромных войны, через репрессии и унижения. Он прекрасно понимал, что свободные люди не могут построить коммунизм. Его могут построить только жестко организованные массы людей, которые сами хотят, чтобы их организовали. И этому должно способствовать искусство, такое, например, как картины Гелия Коржева «Интернационал» и «Поднимающий знамя».

И вдруг оказывается, что в государстве существует целая отрасль, которая не хочет, чтобы ее организовывали и активно этому сопротивляется! Понятно, что это стало шоком для Хрущева.

Возможно, все могло пойти по другому, если бы художники дали себе труд понять Хрущева. То есть они хотели, чтобы он понял их, но сами не хотели понять его. И до сих пор не понимают. Они думали тогда и продолжали думать потом, что все дело в мелких дрязгах внутрихудожественной среды, борьбе за кусок государственного пирога и эстетической ограниченности Хрущева.