Александр Антонов - Честь воеводы. Алексей Басманов

Малюта поклонился, ушёл. Тотчас послал Митяя Хомяка за Фёдором, наказал:

— Скажи, чтобы мигом был здесь, дабы не прогневать батюшку.

— Так и скажу, — ответил Хомяк и убежал на Ярославово дворище, благо оно от моста было рукой подать.

Проводив Хомяка, минуя придворных за спиной царя, Малюта поспешил с моста за опричниками. Возле торга не меньше сотни их жгли костры, грелись. Малюта подошёл к ним.

— Седмица нужна самых отважных. Подходи ко мне, кто смел.

К Малюте подбежало десятка два молодых крепких опричников. Он отобрал из них семерых и отдельно десятерых. Первым сказал:

— Пойдёте биться с воином. Он силён и страшен.

— Сдюжим, — дружно отозвались опричники.

— Смотрите, голову снесёт — не жалейте.

Сказал слово и десятерым:

— А вы встанете близ царя. И Боже упаси, ежели вас тот воин срубит — тоже головы не сносить.

— Не посрамим свою честь, батюшка-воевода, — ответил высокий, статный и весёлый опричник.

— Мы того барса за лапки схватим и раздерём на половинки, — засмеялся детина, похожий на лешего.

Чуть позже у них у всех в груди появится ледок, когда они увидят того воина, против которого им придётся стоять не на живот, а на смерть.

— Тогда все за мной. — Малюта повёл опричников на мост.

Фёдор Басманов прибежал к царю стремглав. Не глянув на отца, что был привязан к столбу, присел возле ног царя, сверкнул чёрными глазищами, сказал:

— Батюшка-государь, ну и потеха была! Твой любимый Орай на спину бычку прыгнул и за загривок его, за загривок начал рвать!

— Гоже, гоже, сынок. Да делу время, а потехе час. Вон видишь, твой родимый стоит? Ты знаешь, что ему грозит?

— Ведаю, государь-батюшка. — Горящие глаза Фёдора чуть потускнели.

— Так вот приспело время тебе порадеть за него.

— Батюшка-государь, избавь. Не могу я радеть за твоего клятвопреступника. Избавь, батюшка, — чуть не застонал женоподобный красавец. — Да я бы его сам...

— Ты поперёд батьки в пекло не лезь. Ты же не знаешь, о чём я прошу. И всего-то хочу, чтобы ты избавил его от страданий. Эвон, три недели тут стоит на морозах. Эка поруха! Да как можно такое вытерпеть! Вот и облегчи родимому страдания.

— Ой, батюшка-государь, не по уму мне сия загадка.

— Раскрою ту загадку, ежели ты по-прежнему любишь царя.

— Как же мне не любить тебя, благодетель! На том и крест целовал и ноне целую. — Фёдор встал на колени и приложился к нагрудному кресту царя. — Я твой раб, и служить мне до исхода дней тебе.

— Вот и славно. Слышу голос преданного мне сына.

Басманов видел, что происходило на помосте. И как крест целовал у царя сынок Федяша, тоже видел. Подумал: «К чему бы это? На что он призывает Федяшу? Ишь ты, улыбаются, о благом речь ведут. Вот бы услышать. Вон что-то передал царь Федяше. Да тайно, дабы никто не заметил. Федяша под кафтан спрятал. Сел поудобнее, на меня смотрит. Подойди, подойди ко мне, сынок. Я не хуже царя тебя словом согрею».

Однако внимание Алексея отвлекли опричники. Сперва их появилось семеро, и они кучно встали неподалёку от него. Потом пришли ещё десять и окружили помост царя. Следом за ними прибежал Лукьяныч, подошёл к царю, что-то сказал. Царь Иван ему не ответил, только согласно покивал головой. И вот Малюта приблизился к Басманову. Он и раньше подходил к нему, говорил то шутя, то серьёзно: дескать, покайся перед царём, и он помилует. Алексей в эту сказку не верил и не хотел просить у Ивана Грозного милости, ибо знал, что её не будет. Малюта предупреждал: «Смотри, не обмишулься». И вот он снова рядом.

— Чего тебе, Лукьяныч?

— Да по твою душу пришёл.

— Перепродать, что ли, надумал? Тебе-то от моей души ни вару, ни товару.

— А ты не смейся. Вечно ты надо мной изгаляешься, — без обиды в голосе сказал Скуратов.

— Ну-ну, говори о своих каверзах.

— Вот сейчас я сниму с тебя путы и дам тебе волю. Сие есть милость царская. А как ты ею распорядишься, это уж не моё дело, а твоё. — И Малюта принялся развязывать за спиной Алексея сыромятные ремни.

— Дошло-таки до него моё моление! Да ты не тяни, не медли! Там и всего-то три узла, — торопил Басманов Скуратова.

Малюта снял с Алексея путы и предупредил:

— Стой и ни шагу вперёд, пока не скажу. Да помни: ты больше не опальный, ты только воин! Воин! И вон басурманы стоят, на которых тебе идти. И вот я сабельку дамасскую положу на мост. Она в подарок тебе от царя. А как уйду, там уж твоя воля. Делай всё, как разумение подскажет.

— Спасибо, Лукьяныч. И до тебя дошла моя молитва. Слава тебе, Господи. Был воином и умру им.