Александр Антонов - Честь воеводы. Алексей Басманов

— Ты, Данилыч, сейчас пойдёшь в баню. Да знай, что после бани тебя ждёт встреча с царём-батюшкой.

— Спасибо, Лукьяныч, что передал о царской милости. Токмо мне та встреча ни к чему.

— А ты не ведаешь её сути, так и помалкивай. Может, к тебе милость большая будет проявлена. Ты волен сказать государю, какую я проявил к тебе строгость. Да ведь и сам был хорош, уложил девять лучших воинов. Какой урон опричному войску нанёс. — Малюта крикнул Хомяку, который появился на кухне избы: — Эй, Митяй! — Когда тот вошёл в горницу, наказал: — Веди боярина в баню, да найди в моей укладке кафтан, рубахи, порты и сапоги ему. Обрядишь его по чину после бани.

В жаркой бане Алексей мылся-парился с великим удовольствием. Да всё приговаривал: «Ах, хороша банька». Хомяк ему подручного дал. Тот похлестал боярина можжевеловым и берёзовым вениками. Чувствовал Алексей, что помолодел телом на десять лет. Но разумом понимал, что это его последняя банька. Да и не жалел и свыкся с мыслью о том, что близок час его расставания с белым светом. И о сыне уже думал как-то отрешённо: «Да поживёт при царе угодник, коль умеет быть любезен». Лишь одно его беспокоило: жив ли побратим Фёдор Колычев? «Слава богу, что исповедь от меня принял, что простил все прегрешения мои, грехи отпустил. А вот самому-то какая судьба светит?»

На удивление Алексею и впрямь после бани Хомяк подал ему чистую новую одежду и даже кафтан боярского покроя.

Принарядился Алексей, осмотрел себя, воскликнул: «Хоть в пир, хоть в мир, хоть в добрые люди!» Да всё, даже самое ближнее, для Алексея в эти часы было за пеленой тумана: «Что там повелит Ивашка Грозный?» Вспомнил, как конюшего и боярина Иван Петровича Фёдорова в царские одежды одели, царь Иван на коленях перед ним стоял, просил-кричал: «Порази меня булавой, государь-батюшка!» А потом велел Ваське Грязному и Федьке Басманову лишить «царя» жизни. «Поделом и мне. Любая смертушка будет в радость», — заключил горькие размышления Алексей и приободрился. И было к тому же, чем укрепить бодрость, потому как в предбаннике вместе с квасом стояла баклага хлебной водки. Как приложился к ней Басманов, так и ополовинил.

Вскоре же после бани Алексея повели к царю. На постой Ивану Грозному освободили от семьи лучший дом в селе. Царь Иван восседал за трапезой, когда ввели Басманова. Глянув на него, царь Иван понял, что Алексей хмелен, но пока в меру. Близ царя сидели его сын, царевич Иван, удалой и бесшабашный девятнадцатилетний молодец, Афанасий Вяземский, Малюта Скуратов и Василий Грязной — первые советники и исполнители его воли. По другую сторону стола стояла свободная лавка. Царь показал на неё и повелел:

— Садись, боярин. Речь поведу с тобой.

Басманов сел, плечи расправил, голову поднял, готовый ко всему. Даже к тому, что выйдет из поварни сын его Федяша и подаст ему кубок с отравным зельем. Так Федяша подносил неделю назад кубок боярину Василию Матвееву. Угощал и приговаривал: «Сладкое зельице». Но этого не случилось: не подали кубок от имени государя. Он же спросил:

— Данилыч, ты догадываешься, зачем я тебя в бане приказал помыть, справу боярскую дал и хмельным велел угостить?

— Всякое на ум приходит. Да что с того, государь?

— Похвально, что равнодушен. Ан нет, я порушу твоё спокойствие сказанным. Как ты думаешь, что стало с твоим побратимом митрополитом Филиппом?

— Мрачные раздумья мучают, государь. Он ведь нарушил клятвенное целование, и я знаю, что бывает с клятвопреступниками.

— Твой ум цепок, но недалёк. Награждён твой побратим милостью царской безмерно. Господи, скажут ли потомки, как я был добр к недругам своим? Так вот, Данилыч, по доброте своей я дал митрополиту Филиппу волю и проводил его свободно в Соловецкую обитель. Пусть постоит там игуменом, сколько Бог пошлёт. — В лице Ивана Грозного не дрогнула ни одна чёрточка, но захмелевший Басманов не принял эту ложь с довернём. Сказал, однако:

— Земной поклон тебе от всех россиян за сию милость ь опальному митрополиту. — И Басманов встал, поклонился царю. Вновь сел. — Мне даже трудно поверить, что в сей час владыка Филипп где-то на пути в Соловецкую обитель. Нет, мне что-то не верится, государь. Ведь он же твой супротивник.

— Что с того, что он инако мыслит? Я хочу быть добрым к инакомыслящим. Только и всего. Тебе же в укор. Как это ты не веришь царю, ежели я сказал?

Хмель уже взял волю над норовом Алексея, напитал дерзостью, лишил всякого страха, покорности, раболепия. Видел он сидящего за столом разбойного атамана в окружении матерых злодеев. И захотелось Алексею накалить царя так, чтобы тот сгорел или лопнул от гнева. Но он ещё не всё узнал от царя, что хотелось узнать в последние предсмертные часы.