Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Чаю! — вдруг заорал амбань.

Слуги опрометью бросились выполнять требование разошедшегося Юаня. Дрожащими руками амбань схватил пиалу и молча осушил ее залпом. Слышалось только, как его зубы судорожно стучат о край пиалы. Немного успокоившись, он сказал консулу:

— Я должен был проучить труса, который вдали от своей родины опозорил звание военачальника. Из-за этого негодяя я не имел возможности встретить многоуважаемого господина консула как подобает. Прошу вас извинить мне это небольшое нарушение этикета, — лукаво улыбнулся амбань. Затем он дал консулу обещание не трогать больше бывшего командующего. Видимо, он считал, что "перевоспитание" на этом можно закончить.

Монгольские чиновники попрощались с консулом и амбанем и отправились доложить о происшедшем своему начальству.

Узнав, что маньчжурский амбань не собирается выезжать до конца зимы, Гомбосурэн сообразил, что ему подвернулся подходящий случай искупить свою вину перед ургинским правительством, которое не могло забыть его трусливого бегства от маньчжуров в засагтханский аймак. Он решил не мытьем, так катаньем донять амбаня и принудить его выехать из Улясутая в назначенный правительством срок. Он приказал выделить роту солдат, построить ее перед самыми воротами амбаня и сменять этот своеобразный караул через каждые два часа. Солдаты день и ночь проводили у ворот амбаня строевые занятия, учились трубить в раковину, пускали ракеты. Они останавливали и обыскивали всех, кто шел к амбаню или уходил от него.

Все это не на шутку напугало родственников амбаня, его чиновников и слуг, все они умоляли упрямого амбаня согласиться на требование властей немедленно покинуть Улясутай, и амбань не выдержал: на третий день он дал свое согласие.

Не прошло и недели, как со двора бывшей резиденции амбаня тронулся караван верблюдов, нагруженный его имуществом и имуществом чиновников, возвращавшихся в Китай. До границы караван должен был идти под охраной монгольских солдат.

В день отъезда перед домом амбаня собралось немало любопытных. Амбань, не переставая, бранил Гургэджаба, Гомбосурэна и командующего Гуя.

Лузап стоял в толпе монголов и китайцев, пришедших поглазеть на отъезд последнего улясутайского амбаня. Брань маньчжура удивила его.

— Какой злой и упрямый старик. Скоро ли настанет время, когда мы выпроводим последних дармоедов, которые сидят на нашей шее, — с раздражением произнес он.

Ургинский базар — один из самых оживленных уголков города. Китайцы, монголы, тангуты, тибетцы и представители других народностей, пестро и разнообразно одетые, снуют в многоязыкой толпе. Здесь и ургинские франтихи в гутулах, вышитых разноцветными нитками. Они важно разгуливают в своих красивых шелковых узлах, перехваченных шелковыми поясами, щедро украшенными жемчугом и серебром. Сверкают дорогие украшения в замысловатых прическах.

Степенно, словно любуясь собой и давая полюбоваться другим, проходят они с одного края базара до другого, обмениваются шутками, останавливаются около уличных музыкантов, чтобы послушать их непритязательную музыку. Самые бойкие, не стесняясь, состязаются с музыкантами в красноречии, обмениваются стихами-экспромтами, и горе неудачнику, сказавшему что-нибудь невпопад!

Рядом с беззаботными сынками богатых родителей, веселыми холеными красавицами нет-нет да и покажется обезображенное страшной болезнью лицо с провалившимся носом. Этим не помогла, видно, и тибетская медицина.

Здесь же ковыляют нищие. Сквозь дыры видно посиневшее от холода тело.

Ламы в желто-красных дэлах, с красными и бордовыми орхимджи [127] Орхимджи — широкое полотнище, которое ламы носят через плечо поверх дэла. , перекинутыми через левое плечо, шагают медленно, важно. Брезгливо морщась, они обходят нищих и собак, изредка заходят в магазины китайских купцов.

Оборванные солдаты и бедные послушники, чтобы заработать на чашку похлебки, нанимаются в носильщики. Согнувшись, они как тени следуют за своими хозяевами, тащат бараньи туши, сосуды с маслом и всякие другие покупки — все, что прикажут нести.

Здесь же бродят араты, приехавшие из кочевий, их легко можно узнать по овчинным шубам — длинные рукава заканчиваются манжетами. Они прицениваются к товарам, долго, не спеша торгуются и наконец после глубоких раздумий и колебаний покупают приглянувшиеся им товары. Простым глазом видно: ходить пешком — дело для них непривычное; они шагают медленно, неуклюже, с трудом переставляя негнущиеся ноги.