Николай Богданов - Великие дни. Рассказы о революции

Марина, только что простившаяся с матерью и расстроенная этим коротким, деловым прощанием, в сапогах и в своей старой гимназической шубке с дешевым меховым воротником, подпоясанная солдатским ремнем с тяжелым наганом, сидела на своем швейцарском чемоданчике перед костром и, протянув к огню растопыренные пальцы, сушила варежки.

Гаврик стоял перед ней, опершись спиной о край трехдюймовки, и смотрел на ее милую, немного сутулую фигурку, на ее финскую шапочку, сапоги и блестящие от слез глаза, в которых отражался костер.

— Южная группа, становись! — скомандовал Родион Жуков.

Он проверил их всех по списку и вывел за ворота Смольного мимо освещенных кострами дежурных пулеметчиков, мимо броневика, в тусклых гранях которого угрюмо отсвечивал огонь, мимо ящиков с патронами, мимо артиллерийских передков, и их поглотил туман холодного балтийского ноября, плывущий над тревожно настороженным Петроградом.

А через неделю желтый пассажирский вагон второго класса с размашистой надписью мелом "Делегатский. Южная группа", задержавшись на несколько дней в Москве, где шли бои с юнкерами и горел большой дом на углу Никитской и Тверского бульвара, простояв двое суток в Киеве, захваченном гайдамаками, застрявши на сутки в Казатине, наконец прицепившись в Бирзуле к санитарному поезду, мимо горящих помещичьих экономий, сахарных заводов, станций, забитых солдатами с Румфронта, мимо дубовых рощ с еще не опавшей ржавой тяжелой листвой, мимо черных замерзших украинских полей, белеющих по межам ранней порошей, мимо длинных ометов желто-бурой прошлогодней соломы, мимо митингов, дымов, набатов, красных флагов, разбрасывая пачки ленинских декретов о земле и мире, которые стаями разлетались во все стороны вокруг поезда, охваченный темнокрасной, как раскаленное железо, поздней утренней зарей ноября, наконец прибыл на станцию Одесса-Товарная…

1960

Октябрьские дни в Петрограде в самый разгар борьбы за утверждение Советской власти произошел один совсем незначительный, неприметный случай. Среди великих исторических событий той поры случай этот оказался затерянным и забытым. И, однако, забывать его все-таки нам нельзя, потому что не только на большом, но и на малом отчеканиваются временем великие черты революции.

А дело вот как было.

На второй или на третий день после переворота явился в Смольный один рабочий из-за Нарвской заставы. В руке он нёс помятый и заржавленный бидон, судя по всему, из-под керосина. Действительно, еще у ворот, остановленный часовыми, рабочий этот, по фамилии Сергеев, сказал им:

— У нас, в общежитии путиловских рабочих, вот уже сколько дней нет света. Бились, бились, а керосину не достать. И вот теперь, поскольку настала наша народная власть, то товарищи прислали меня сюда, в Смольный, к Ленину, чтобы он распорядился налить мне в этот бидон керосину.

Ему говорят:

— Ты что, очумел, что ли? У Ленина и без тебя забот хватает. Он сейчас за всю революцию вопросы решает в наивысшем мировом масштабе. А ты туда же со своим бидоном!

Однако рабочий этот, Сергеев, видать, был человек напористый, недаром его сюда ходатаем выбрали.

— Все это так, конечно, дорогие друзья, но глядите, — говорит, — что получается: мы Зимний дворец штурмовали, а теперь я обратно пустой ворочусь. Нет уж, вы как хотите, только я без керосина отсюда уйти не могу и буду своего добиваться.

— Ну что ж, — говорят, — добивайся, мы тебе не помеха.

И вот пошел он и пошел и все самого Ленина спрашивает.

Ему и говорят:

— Иди в комнату шесть. Там Ленин.

Зашел Сергеев в комнату, глядит — тут уже полно людей. И за столом сидят, и у стены, и около дверей сгрудились.

И верно (он это собственными ушами слышит), идет разговор в мировом масштабе: про Германию, и про Вильгельма, и Гинденбурга, и про всемирную революцию трудящихся классов.

Сергеев уже было смутился и обратно хотел шмыгнуть. И тут как раз поворачивается к нему один товарищ и спрашивает:

— А вы почему с бидоном?

Сергеев растерялся немного, но все-таки говорит:

— Мне бы товарища Ленина на одну самую короткую минуту.

И тут уж видит и сам: вот он, Ленин.

Сидит и тоже на него смотрит.

— Что вам угодно, товарищ?

— Вот такое дело, — говорит Сергеев. — Прислали меня к вам, главе нашего рабочего государства, насчет керосину, потому у нас в общежитии за Нарвской заставой без свету совсем сидим, ну просто как суслики.