Николай Богданов - Великие дни. Рассказы о революции

Вернувшись к себе в штаб дивизии, Примаков тотчас же спросил у комиссара, как идут занятия у Петра Семеновича.

— Занимаются усердно, Виталий Маркович, — ответил комиссар.

И он рассказал, как проходит обучение грамоте.

Накануне учитель с помощью инструктора политотдела дивизии заготовил большие буквы. Их намалевали тушью на картоне и оберточной бумаге. Семеныч по многолетней привычке начал урок с обычных, самых легких, знакомых слов: "ма-ма", "па-па". Он не учел того, что у многих его бородатых и седых учеников "мамы" давно нет и что большинство этих конников сами стали "папами".

— Как же Семеныч не сообразил, что "мама" и "папа" уже не годятся для наших "студентов"? — сказал Примаков.

— Казаки, Виталий Маркович, так ему сразу же и выложили. Нам, говорят, не худо бы читать какие-либо другие слова. Семеныч быстро нашелся. Взял для складывания новые слоги: "же-на", "де-ти".

— Это уже ближе к действительности. Но можно бы еще лучше. Ему подскажут, я в этом уверен! — говорил Примаков.

— Не знаю, как после обеда, а до обеда он обходился этими словами.

— А Семеныча накормили обедом? — забеспокоился комдив. — У него дома, поди, негусто после врангелевского постоя?

— У нас, Виталий Маркович, тоже нынче постные щи. Но не беспокойтесь — наш рыжий Алей постарался для Семеныча: он сам хочет учиться грамоте, — улыбаясь, рассказывал комиссар о штабном поваре-татарине.

— Ну что ж, пойдем посмотрим, как идет учеба, — предложил Примаков.

И они пошли к школе.

Чтобы не смущать ни учителя, ни учеников, комдив с комиссаром стали у коновязей и прислушались.

Семеныч уже учил складывать еще более понятные всем, подходящие к моменту, близкие слова: "На-род", "Ле-нин".

— Вот видите, товарищ комиссар, учитель знает, о ком надо говорить, — удовлетворенно сказал комдив Примаков. И, уходя от коновязей, прибавил: — Беляки в свободное время грабят жителей, а мы в свободное время — учимся грамоте!

1964

Торопясь и спотыкаясь, мы бежали по лесу. Наш командир роты Петр Димитрич нашел на своей карте червячка с ножками-черточками, обращенными внутрь. По топографическим обозначениям это была лощина. Она должна была укрыть нас. Мой взвод отставал: командира отделения Карпова, раненного в ногу, тащили на руках, тащили быстро, до выдоха, но частая смена людей около Карпова задерживала весь взвод.

Время от времени появлялся Петр Димитрич. Не глядя на нас, а всматриваясь в прогалины леса, он покрикивал: "Давай, давай!" — и бежал вперед на своих коротких, гнутых, как у кавалериста, ногах. Он торопился к лесной лощине, которая должна была нас спасти. Но мне казалось другое: тут, на ветру, в лесу. Петр Димитрич не мог ни подумать, ни решить, а там, в укрытой тишине лощины, легче будет смыслить происшедшее полчаса тому назад.

А случилось это как-то сразу.

Гулко гремя сапогами по зыбким доскам, наша авангардная рота пробежала по понтонному мосту и залегла, собираясь защищать предместье.

Деникинская артиллерия, которая не мешала нашим саперам наводить мост, теперь вдруг ударила по нему. Трех-четырех попаданий было достаточно, чтобы понтоны разошлись на звенья и куски моста с нависающими досками, по которым мы только что пробежали, мирно поплыли вниз по реке.

Мы были отрезаны от своего полка, который должен был следовать за нами, мы были одни на чужом берегу.

Покончив с мостом, артиллерия стала накрывать нас. Впереди показался взвод — наше охранение. Отползая и перебегая, он приближался к нам. Первым прибежал белобрысый запыхавшийся Пантюшин с запиской от взводного, где сообщалось, что слева показались деникинцы. Петру Димитричу ничего не оставалось делать, как устремиться к лесу, лежащему от нас справа. Мы подождали наше охранение и, выбросив вперед отделение в разведку, побежали вдоль реки, закрываясь высоким берегом.

И вот мы бежим по лесу к спасительной лощине. Пантюшин, что был в охранении, с возгласом "Смотри, ребята!" вдруг с бега присаживается на корточки и начинает щипать землянику. Его обегают. Раненый Карпов просит остановиться своих носильщиков. Пантюшин из другого взвода, но при формировании полка он был у него в отделении, и Карпов вложил какой-то труд в этого парня. Прихрамывая, он подходит к земляничному пиршеству.

— Ну что… вкусно? — сквозь зубы, не то от боли в ноге, не то от злости, говорит он.