Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

— Вы предлагаете изъять?..

— Конфисковать! И начните с Пришиба. Ну, скажите на милость, на что пришибянам оружие? Живут под моей охраной…

— К тому же тут одни молокане, — напомнил Аветисов.

— Да, да, в армию не идут, война, видите ли, противу их религиозных убеждений, а у каждого в подполе винтовка!..

По всему Пришибу забелели свеженаклеенные листки. Военное командование Мугани предлагало гражданам Пришиба в трехдневный срок сдать огнестрельное оружие всех видов (кроме охотничьего).

Прошло три дня. Только несколько человек откликнулось на приказ.

Ильяшевич хмуро поглядел на жалкую кучку винтовок, берданок и кольтов.

— И это все? Курам на смех! Вот что, полковник, прикажите главе сектантов-молокан, как там его фамилия… созвать в молельный дом всех мужчин и обратитесь к ним лично. Дайте еще три дня сроку.

Прошел и новый срок. Личное обращение Аветисова тоже не возымело действия..

Тогда Ильяшевич приказал:

— Вызовите эскадрон из Привольного, пусть они потрясут пришибян!

— Но они займутся не только оружием, — предупредил Аветисов, намекая на давнюю вражду между субботниками Привольного и молоканами Пришиба на религиозной почве.

— Это не наша забота! — отмахнулся Ильяшевич.

Утром эскадрон привольненцев подъехал к дому Ильяшевича, у которого шло совещание. Всадники, не спешиваясь, держали оружие на изготовку, настороженно поглядывали по сторонам. Они знали о намерении командования изъять оружие у пришибян. Получив приказ прибыть в Пришиб, встревожились: может, и их хотят разоружить? Сперва думали не ехать. Но поехали, тестовые в случае чего к отпору.

Аветисов вышел на крыльцо:

— Солдаты! Командование поручает вам прочесать дворы Пришиба. Брать только оружие, и ничего больше!

Всадники, запрудившие улицу, пришли в движение, зашумели.

— Чего, чего? — насмешливо переспросил Яков Горбунов, возглавлявший эскадрон, и обернулся в седле: — Мужчины, вы слышите, о чем нас просит полковник?

— Я не прошу, а приказываю!

— Ты нам не указ!

— Вам нужно, вы и берите!

— Мало у вас своего оружия? — послышались выкрики.

Яков Горбунов поднял руку, чтобы не шумели.

— Полковник, вы хотите стравить нас с пришибянами? Так я вам вот что скажу: мы — революционный эскадрон, а не царские солдаты-каратели.

— Сброд вы, а не эскадрон! Никакой дисциплины!

— Ты полегче, полковник, так и напороться можно!

— Нет, вы понимаете, что получается? — забасил кавалерист Моисей Бочарников, громоздко возвышавшийся на низкорослом муганском коне. — Сегодня мы отберем оружие у пришибян, а завтра он пошлет отряд Николаевки отобрать у нас!

— Пусть только сунутся!

— Да что его слушать? Поворачивай коней!

— Замолчать! — вышел из себя Аветисов. — За неподчинение приказу пойдете под суд! Все до одного!

— Хо-хо-хо! — загоготал Бочарников. — Да мы еще сами тебя судить будем, царский недобиток!

— Замолчать! — задрожал от гнева Аветисов и потянулся к кобуре, но Бочарников раньше вскинул карабин и выстрелил…

„Аветисов убит!“ — эта весть мгновенно разнеслась по уезду. По-разному восприняли ее.

Виновники события, кавалеристы Привольного, прискакали в село, забили тревогу, подняли на ноги всех сельчан, у кого было оружие. Несколько дней они ждали нападения белогвардейских отрядов, которые, по их убеждению, Ильяшевич двинет против них.

Когда Ильяшевич увидел распростертое тело старого полковника с круглой дырочкой во лбу, из которой медленно сочилась кровь, он представил себя на месте Аветисова, и его охватил страх. Он молча вернулся в дом, заперся в своей комнате, никого не хотел видеть. Часами неподвижно сидел он в какой-то прострации, перебирая в памяти события последнего времени. Какую бурю подняло его решение откликнуться на обращение Деникина! Беспорядки в гарнизоне, два убийства. Земля колеблется под ногами, власть уплывает из рук… Но вдруг ему слышался собственный голос: „Дайте срок, мы им такую баню устроим, кости затрещат!“ — виделась кивающая голова Ролсона с трубкой во рту. Он вскакивал, метался по комнате и громко твердил: „Дайте срок!.. Дайте срок!..“

Офицеры, особенно те из них, что были известны проденикинскими настроениями, поубавили спеси, попритихли. Пользовались случаем продемонстрировать приятельское отношение к солдатам. А впрочем, избегали лишний раз появляться в казармах, зато все чаще коротали время в ресторане гостиницы „Москва“.

Солдаты почувствовали волю, стали задиристее. Дня не проходило без стычек и драк. На стол Дубянского все чаще ложились донесения об ограблениях торговцев, бесчинствах и насилиях военнослужащих в городе. Но Дубянский избегал принимать крутые меры, передавал такие жалобы на рассмотрение солдатских комитетов…