Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

Ко всему этому скука, недомогание. Не так скучно болеть, если б ухаживала за ним миловидная девица, а не опостылевшая Агота.

Но двадцать седьмого мая Скродский почувствовал себя значительно лучше. Ночью спал спокойно, хорошо отдохнул. Утро рассвело погожее, теплое. Он встал и оделся без помощи Мотеюса, позавтракал, осмотрел комнаты, велел прибрать кабинет и остался всем доволен.

Ядвига могла прибыть только вечером, но Скродский начал поджидать ее уже с обеда. Под вечер вдвоем с Юр-кевичем направился верхом навстречу дочери по дороге в Кедайняй. Отъехали недалеко, ибо Скродский после болезни чувствовал слабость и был вынужден вернуться. С пригорка он долго глядел на дорогу, но не заметил там никакой повозки.

И все же дочка приехала в тот же вечер, когда уже стемнело. Со слезами на глазах поцеловал ее Скродский. Ядвига озабоченно глядела на отца. Радость встречи омрачало его побледневшее, осунувшееся лицо. Она об этом не заикнулась, только осведомилась о самочувствии. Торопливо ответив, что здоров по-прежнему, Скродский поспешил излить все, что особенно наболело:

— Дорогая Ядзя, я так тревожился, чтобы тебя не застала в дороге ночь! Теперь такие беспокойные времена!

— А что же со мной могло случиться дурного ночью, папа? — весело спросила дочь. — Я не робкого десятка.

— Ах, что теперь за народ! Нужно опасаться каждого хлопа.

— Бояться крестьян?! — изумилась Ядинга. — Это чудеснейшие люди!

— Ты не знаешь, — твердил отец. — Завтра все расскажу. Ну, слава богу, — вижу тебя живой и здоровой.

— Папа, я не одна. Вот мой попутчик, а твой гость — Николай Пянка.

Только теперь Скродский заметил темноволосого молодого человека с мелкими чертами лица и узенькими усиками, который скромно стоял у кареты, видимо не желая мешать свиданию дочери с отцом.

Скродский, как любезный хозяин, выразил гостю свою радость и признательность за попечение о дочери в столь трудной поездке, попросил в комнаты.

В тот вечер разговор не ладился. Дочь и гость устали с дороги, а отец еще не успел разобрать, как и с какими вопросами к ним обоим обращаться. В ходе первой банальной беседы о поездке и здоровье он зорко наблюдал за дочерью. За эти два года она повзрослела. Красивая девушка! Высокая, прямая, стройная, темноволосая, с чистым овалом лица, со сверкающими глазами, жемчужными зубами, которые так и светились при улыбке за пунцовыми губками. Великолепная шея и бюст, безукоризненные плечи и руки. Скродский мысленно даже укорил себя, что так нескромно расценивает по статьям собственную дочь.

Но понемногу он стал замечать в ней и нечто совершенно новое. Сразу видно — она стала серьезнее. Может, оттого, что утомилась? Нет. Отцовским инстинктом Скродский улавливает — что-то изменилось в душе у Ядзи. Эта блуждающая по лицу тень задумчивости, временами хмурящиеся брови и прямая складка между ними, а прежде всего — странный, испытующий взгляд, которым она иногда пронзает отца… Что случилось? Ядзя обмолвилась, что ненадолго остановилась у Сурвилы. Неужели этот старый хлопоман насплетничал ей чего-нибудь лишнего? Или кучер Пранцишкус? Ядзя всегда любила болтать со слугами. А кто этот ее спутник Пян-ка? Не его ли в том вина? Может, Ядзя влюбилась? Это еще полбеды. Ей давно пора замуж. Но кто он? Каково его имущественное положение? Скродский видит Пянку впервые, но чем-то чужим веет от этого юнца. И фамилия звучит подозрительно, не по-дворянски.

После ужина все разошлись по своим комнатам. Скродский долго не мог уснуть. Наконец бокал венгерского успокоил противоречивый водоворот чувств и дум, и властелин поместья погрузился в крепкий сон.

На следующее утро первой проснулась Ядвига. Она не сразу сообразила, где находится. Ах, это родное Багинай, которое она не видела уже два года! Сквозь шторы пробивался дневной свет, яснее обрисовывались вещи в комнате ее юности, на которые она теперь смотрела, как на давних знакомых. Ей так мила старая, обитая линялым синим шелком мебель, картина над кроватью. Ядвига снисходительно улыбается вкусу своих юных дней: на картине изображена идиллическая любовь пастушков. Милые старые часы, которые каждый вечер, словно клавесины, тихо вызванивали французскую песенку! И теперь они без устали тикали, видно заведенные к ее приезду. Дорогой, старый родимый дом!

Она соскочила с постели, откинула шторы, раскрыла окно. Из сада с теплой волной солнечных лучей врывается поток живительного ароматного воздуха. Ах, хорошо после шума большого города, после долгой и утомительной поездки ощутить уют и покой родимых мест, увидеть расцветающую весеннюю природу!