Вот на этом черном пригорке должна быть деревня, Не видать ее что-то. Багрянец неба прикрыла туча, и тьма еще сгустилась. На самом краю широко сверкнула молния, но грома не слыхать. Вот опять полыхнуло — тоже без всякого звука, Суеверный ужас охватывает Кедулиса от немых всполохов. Поспешно скидывает картуз, крестится и озирается. При вспышке молнии на мгновение очерчиваются усадьбы Шиленай, придорожные деревья, и снова мрак.
Добравшись до первых построек, Кедулис успокоился. Вдруг по верхушкам деревьев с глубоким вздохом пронесся ветер. Но грозы скорей всего не будет. Тучи с молниями обложили край небосклона. В другом углу у самой земли снова появилась блекло-алая полоса угасающей зари.
Как вор, прокрался Кедулис в избу. Нащупал постель у печи и, скинув верхнюю одежду, растянулся. На лавках храпели Урше и Ионас. Матери не было слышно.
В углу у окошка раздается подавленное всхлипывание…
"Катре…" — насупился Кедулис.
За печью назойливо трещал сверчок.
XXI
Двадцать седьмого мая утро в поместье Багинай началось необычайно оживленно. В этот день должна была приехать дочь пана Скродского, панна Ядвига. На кухне стряпали любимые Ядзины кушанья и лакомства. Мотеюс с самого утра возился в столовой у буфета, а Агота с новой горничной Катрите уже в который раз проверяла, все ли готово в комнате паненки. Пан потребовал еще раз прибрать и проветрить и его кабинет.
В последнее время пан Скродский чувствовал себя довольно скверно. То ли катаясь верхом в ветреный день, то ли сидя прохладным вечером на веранде, он простудился, вынужден был слечь в постель и пить приготовленный Аготой липовый цвет с медом, украдкой подслащая снадобье то вином, то ромом.
Не только болезнь, но и разные иные обстоятельства отравляли настроение пана Скродского, ожидавшего дочь. Это происшествие в корчме! Эта неслыханная наглость хлопов-разбойников! Забить в рекрутскую колодку жандарма, стражника, войта и приказчика! И говорят, атаманом в этой шайке его же, пана Скродского, беглый хлоп — Юозас Пранайтис!
Возмутительный случай пан Скродский обсуждал с юрисконсультом Юркевичем, и мнения обоих полностью совпали. Не чувствуется твердой руки в управлении краем. Виленский генерал-губернатор Назимов — человек престарелый и бесхребетный, ковенский губернатор Хо-минский — поляк литовского происхождения — не только якшается с помещиками, далекими от верноподданнических чувств, но, что еще хуже, он сторонник отмены крепостной зависимости. Ведь именно Хоминский проектировал отвод земли крепостным, выкуп не только усадеб, но и обрабатываемых участков. Разве подобные губернаторы способны унять всяких подстрекателей и смутьянов? Розгами хамов-мужиков уже не усмирить, к порке они привыкли. Нужны пули и виселицы!
— Или, скажем, полиция! — пылко негодовал Скродский. — Это — преимущественно местные уроженцы римско-католического вероисповедания. Не поймите меня превратно, пан Юркевич. Я — добрый поляк, литовский дворянин и католик. Но я также и землевладелец, подданный государя императора. Я должен блюсти верность трону. Царь охраняет наши интересы, мы — его оплот. И государю, и нам, помещикам, необходима сильная власть, крепкая администрация. А в настоящее время в Литве и в Польше благонамеренными чиновниками могут быть только православные. Самодержавие и православие нераздельны.
Юркевич учтиво отмалчивался, не смея противоречить своему покровителю, но не разделяя его чрезмерной преданности империи и царскому престолу.
А разошедшийся Скродский продолжал:
— Посудите сами, пан Юркевич, может ли католик в наших условиях быть надежным жандармом или полицейским — опорой царской власти? Разумеется, нет. Поэтому я и рекомендовал генерал-губернатору Назимову обратить внимание на состав полиции в нашем крае. В случае бунта, восстания, к которому подстрекают всякие горячие головы, мнящие себя патриотами, увидите, пан Юркевич, стражники не выполнят своего долга, а многие, если не большинство, перейдут на сторону мятежников. В жандармерии существует порядок, но в земской полиции его нет и в помине!
Не только эти политические соображения портили настроение пану Скродскому, но и обстановка в его собственных хоромах — она складывалась далеко не так, как ему желательно. Слуги продолжают вольничать, уже не только кучер Пранцишкус, но и Агота обнаглела за последнее время. Новая горничная Катре Кедулите несколько дней работает в помещичьем доме, однако пан Скродский пока еще не успел ее приручить. Времени для этого, пожалуй, было маловато, но есть и иные причины, прежде всего — Агота. Эта пузатая нахалка взяла новенькую служанку под свое покровительство, не спускает с нее глаз, поселила рядом с собой, сама поручает ей работу, в кабинет к пану Скродскому входит с ней сама либо посылает Мотеюса. А этому олуху, видно, по душе семенить за красоткой! И нарядила ее не так, как хотелось пану. Выкопала откуда-то толстую длинную юбку с фалдами, рубаху, застегнутую до самой шеи, замызганный корсаж, платок неприятного цвета, — в такой одежде пропадает всякая грация и привлекательность.
Читать дальше