Винцас Миколайтис-Путинас - Повстанцы

— Дяденька, куска хлеба нету, мякинника — и того не сгребем. Выручите до новой ржицы. Отдадим.

Дядя презрительно махнул рукой:

— Отдадите, как хлеб в цене упадет.

Подошел Пятрас. Чтобы покончить с торгом, жестко предложил:

— Отсыпьте ему две меры ржи и вычтите из моего жалованья по сегодняшней цене.

Дядя минутку поразмыслил.

— Недавно ты у меня. Не бог весть сколько зашиб…

— Не сбегу — отработаю.

— Так когда отсыпать? Сейчас или как из костела воротимся? — обратился дядя к Винцасу.

— Сейчас, дяденька. Домой спешу. Завтра на барщину.

— Мешки есть? Давай. Пятрас поможет, а ты у воза обожди.

Дяде не хотелось пускать Винцаса в клеть — увидит их достатки и потом бог весть что порасскажет.

Пятрас закинул Винцасу на подводу два мешка ржи. Тетка добавила гостинца: полкаравая выпеченного к сенокосу пшеничного рагайшиса и завернутый в платок, недавно отжатый сыр.

Пускай потом не толкуют барщинники — у Антанара, мол, жена такая-сякая, скупа, нос задирает, с родней не по-свойски обходится!.. На дорогу отрезала Винцасу ломоть хлеба и кусок копченого сала. Тот, довольный, поцеловал руку дяде и тетке, попрощался и уехал. Хватит теперь хлеба до нового зерна!

Немного спустя с Бальсисова двора затарахтела вторая повозка. Старики, Юргис и Эльзе, разодетые по-праздничному, отправились в костел. Морта пораньше ушла пешком — все равно не поместилась бы на возу.

Стеречь дом остался Пятрас. Он радовался, что будет один. Сможет свободно подумать, как быть с Катрите, как самому поступать.

Закрыв ворота, оглядел двор и, убедившись, что все в порядке, вышел в сад и растянулся под яблоней. Никто ему не мешал. Когда последняя повозка укатила в костел, село погрузилось в праздничную тишину. Но думы о Катрите не давали Пятрасу наслаждаться отдыхом.

…Катрите в поместье… Катрите у Скродского… Эта весть обжигала сердце. Пятрас ворочался с боку на бок, стискивал кулаки, чувствуя, что бессилен, не зная даже, на кого направить свою злость.

Главный виновник, конечно, Скродский, и Пятрас верит — наступит день, когда он рассчитается с этим палачом. Да не он один ожидает. Дня расплаты ждут и Пранайтис, и сотни багинских крепостных — не только за обесчещенных девушек и женщин, но и за невыносимое житье.

Потом досада Пятраса обрушилась на Кедулиса. Дочь выгнал в поместье. Пятраса собирался стражникам выдать. Старый пьяница! Пятрас не любит Кедулиса, но чем больше думает, тем меньше на него сердится. Злой старикашка, но и сам несчастный. А ну его! Как-никак — сосед, отец Катре. Кабы не пан, в конце концов отдал бы дочку за Пятраса.

Тут мысли молодого Бальсиса приобретают новое направление. А ежели бы Кедулис дал согласие? Женился бы Пятрас на Катрите этой осенью. Где бы они жили? Уж Скродский не позволит передать ему отцовский надел. Да и не может он носа показать в родную деревню. Полиция сразу же заберет за побег, за песни и книжки, подстрекающие против панов. Нет, жениться осенью он еще не сможет. Ждать будущего года? Оставить Катрите в поместье? А разве это не значит совсем от нее отречься? Кулаки у Пятраса снова крепко сжались.

Скрипнула калитка, залаяла собака. Кто-то пришел. Пятрас встал и увидел — во дворе озирается Адомелис.

— Адомас! — окликнул он, направляясь навстречу пареньку.

Дружеская улыбка озарила веснушчатое лицо Адомелиса.

— Я так и думал, что тебя застану. Я тоже сегодня остался. Отец велел пчел караулить. Говорит — могут зароиться. Но сегодня еще не зароятся. Вчера вечером постучал я в улей — когда роятся, не так жужжат. Схожу-ка я, думаю, к Бальсисам поглядеть. У вас не роились?

— Еще нет.

— Самое время. От поздних роев проку мало. Луга уже скошены, липы отцветают.

Однако Пятрас не был настроен толковать про пчел и мед.

— Присядем тут в холодке, — мрачно предложил он. — День никак жаркий будет.

— Жаркий, — согласился Адомелис, усаживаясь под яблонькой. — А к вечеру, может, и дождик брызнет.

Он сразу заметил, что Пятрас не в духе. И потому застеснялся, конфузливо обрывая попавшуюся под руку травку.

— Что у вас слыхать? — робко спросил он, не поднимая глаз.

Пятрас почувствовал смущение Адомелиса и нарочито бойко ответил:

— Нечем хвастаться, Адомас. Вчера прихожу с лугов, а тут — брат. Их там в Шиленай почти вконец голодуха одолела.

И Пятрас повторил рассказ Винцаса, как крестьян разоряет Скродский. Адомелис слушал с величайшим вниманием, изредка вставляя краткое слово. А Пятрасу было приятно открыть сердце человеку, который так его понимает.