Николай Пахомов - Первый генералиссимус России [Proza.ry]

А буквально через день московским стольникам, стряпчим, дворянам и жильцам было сказано, чтобы первого декабря все они явились в Преображенское, где происходило формирование новых полков для похода под Азов. Делалось и послабление. Кто не мог или не желал идти в поход сам, либо не желал посылать своих людей, те обязывались уплатить по сто рублей за себя, либо за каждого своего служивого человека и освобождались от похода.

Осенний день в Москве краток. Туда-сюда — и вместо солнышка хмарь предвечерняя спешит, в двери стучится, в окошки скребется. Опасаясь ночных татей, воротные перегораживают улицы решетками. Сами же, усиленно топая валенками, греются у очагов — больших бочек из железных прутьев и пластин, в которых прячется огонь. Осторожность от пожаров. Москва, как и другие русские города, почитай сплошь деревянная. Малой искры достаточно, чтобы полыхнуло! А полыхнет в одном месте — целому граду не сдобровать! Тут же весь займется!.. Потому огонь и прячут в железные бочки. Так он, вроде, и свет, и тепло служивым дает. И не так опасен.

Добравшись под вечер до своей вотчины, Шеин, продрогший в пути, не раздеваясь, прошествовал скорым шагом в светелку. Хотелось увидеть сына. И чего греха таить — Параску. Что ни говори, а за девять месяцев похода отвык от женских ласк и женского тепла. Теперь хотелось наверстать упущенное. С лихвой наверстать.

Ойкнув, служанки и слуги, приотстав, чтобы захватить подсвечник с горящими свечами, топали в сумраке боярских хором позади.

«И чего они, дурни набитые, ойкают? — пронеслось в голове воеводы, пока он открывал тяжелую дубовую дверь светелки. — Радоваться должны, что хозяин жив-здоров вернулся. А может, радуются, потому и ойкают…»

Распахнув в светелку дверь, ни сына, ни Параски там не обнаружил. Обернулся к слугам:

— Где?

— В детской опочивальне… сынок-то, — растолкав остальных, вышел вперед лысоголовый, словно одуванчик, оставшийся без своих пушинок, и сивобородый постельничий Прошка. — С нянькой… Степанидой.

— Хворый что ли?

— Слава Богу, здравый, — набожно перекрестился Прошка.

— А Параска? Параска где? В церковь на вечерню что ли пошла?.. Так поздно уже.

— Нет, боярин Алексей Семенович, Параски-то…Совсем нет…

— Как нет? — удивился Шеин. — Отъехала что ли?..

— Не отъехала и не сбежала, — вздохнул Прошка. — Убита. Татем убита.

— Как убита? — опешил воевода. — Кем убита? Когда убита? За что убит?

— Да, вроде, ейным мужем…

— Так сгинул же он! — вырвалось против воли у Алексея Семеновича.

— Видать, не сгинул… — развел в темноте руками Прошка.

— Ладно, — взял себя в руки Шеин. — Что в переходе бестолку стоять да слова в ступе толочь. Возьми подсвечник, — приказал кратко, — и пойдем в опочивальню. Надеюсь, истоплено там?..

— Истоплено.

— Что истоплено — хорошо, — двинулся Шеин в сторону собственной опочивальни. — Там все обскажешь по порядку.

— Откушать изволите? Небось, проголодались…

— Что проголодался, то тут ты, Прошка, прав. Только после услышанного что-то и есть расхотелось. Ну, разве винца чарку да стерлядки малость…

— Слышали? — обернулся постельничий к слугам, гуськом топавшим поодаль. — Сей момент приготовить боярину повечерять!

Слуги, подчиняясь приказанию, засуетившись, горохом сыпанули вниз, ближе к печи и остальному хозяйству стряпухи Матрены.

Проводив боярина до опочивальни, Прошка хотел затеплить от свечи подсвечника еще несколько свечей. Но Алексей Семенович остановил его:

— Не стоит. И от одного подсвечника свету достаточно. Лучше помоги разоблачиться.

Прошка тут же поставил подсвечник на столешницу и в зыбком полумраке помог воеводе освободиться от набравшихся холода верхних одежд. Быстренько нашел в опочивальне теплый бухарский халат, гордость обладателя, который тут же сноровисто водрузил на хозяина.

— Так-то лучше…

— Да, так лучше, — согласился Шеин. — Теперь сказывай, когда сие произошло и как.

— Дней так с дюжину назад, — пошевелил губами, припоминая, Прошка, — средь бела дня в ворота постучался какой-то стрелец. «Чего надобно?» — спросил его воротный. «А повидать Параску да привет ей от курских знакомцев передать», — отвечает тот.

— Ну, и… — перебил нетерпеливо боярин.

— Позвали Параску, — поспешил с рассказом Прошка. — Подошла она, бедняжка, к стрельцу тому. Увидав, вроде отшатнулась. Но тот ее схватил за руку. О чем-то стали говорить…

— О чем? — тяжело уставился взором Шеин на постельничего.