Николай Пахомов - Первый генералиссимус России [Proza.ry]

— Ну-ну! — усмехнулся Петр Алексеевич. — Режь правду-матку царю в глаза.

— Нужно единоначалие и лучшая организация осады и штурма. Чтобы не растопыркой, — показал Алексей Семенович Петру Алексеевичу ладонь с растопыренными пальцами, — а мощным кулаком бить. — Сжал он пальцы в кулак. — Кулаком!

— Еще что? — стал серьезен «бомбардир».

— Еще, государь, флот нужен. Большой флот. Чтобы отрезать гарнизон Азова от поддержки с моря. Это подорвет их дух. Да и подкреплений, и подвоза провизии и боеприпасов не будут. Нам же — польза и выгода знатная…

— Хорошо, — как бы полностью согласился с мнением воеводы Петр Алексеевич. — И кого же ты предлагаешь в главные военачальники? Гордона? Лефорта? Головина?

— Это, государь, не имеет значения, кого конкретно, — ответил Шеин. — Можно и Гордона, можно и Головина, можно и Лефорта. Главное, чтобы един был.

— Ясно, — воткнул взгляд своих огромных немигающих глаз в переносицу Шеина царь. — А как мыслишь, чтобы собственной персоной быть во главе войск… в следующем походе?

— На все воля государей, — выдержал взгляд Алексей Семенович. — Прикажете — стану. А там уж как Бог даст…

Едва ли не до самого вечера они вели неспешную беседу, почти не дотрагиваясь до еды и вина. А Александр Данилович Меншиков, предупрежденный Петром, делал все возможное, чтобы никто и ничто не мешало откровенному разговору царя и воеводы.

Двадцать второго ноября, в пятницу, из Коломенского, по разбитой за осень, в глубоких и извилистых колеях-шрамах, дороге, через Большой Каменный мост, в Москву входили полки, возвратившиеся из Азовского похода.

С утра был морозец, но к обеду, к появлению первых полков, выглянуло солнышко. Оно не грело, зато радостно отражалось в зеркальцах замерзших лужиц. Зима в этот год со снегом задержалась, и только замерзшие лужицы да морозец-щипонос говорили о ее присутствии.

По промерзшему воздуху с колоколен церквей разносился радостно-праздничный перебор колоколов. Это московские звонари старательно исполняли волю государей. Или, если быть точнее, волю царя Петра Алексеевича, так как Иван Алексеевич, часто хворавший, от всей этой кутерьмы держался в стороне.

Как и было велено, обочины дороги густо усеяли жители. Переминались с ноги на ногу, кто в сапогах, кто в валенках, но большинство все же в лаптишках. Похрустывали ледком лужиц. Только что-то праздничного настроения на их серых лицах не замечалось. Но быть может, сие от ноябрьской стылости…

Первым со всей важностью, словно гусак перед стадом, поигрывая при ходьбе тростью, шествовал генерал Гордон. В шубе и собольей шапке. Что и говорить — держал форс. За ним в шинели и простой форме капитана Преображенского полка шел Петр Алексеевич со всем своим синклитом военных начальников. И следом, поочередно, все полки во главе со своими командирами.

По мере того, как последний полк, прошествовав через Каменный мост, готовился скрыться за кремлевской стеной, народ дружно рассасывался по улицам и переулкам, и прекращали трезвон колокола. Уличное празднество окончилось. А вот дворцовое только начиналось. Как известно, каждому овощу свой срок. Кому-то нравится поп, а кому-то — и попова дочка.

Пока полки выстраивались на дворцовой площади, Петр Алексеевич, даже не проведав братца, соизволил пройти в свои царские чертоги. Здесь планировалось «пожалование к руке» всех начальных людей, ходивших к Азову. Сюда-то по распоряжению князя Петра Ивановича Прозоровского и направились генералы и остальные командиры столь «славного похода».

После целования царской руки и получения наград все вновь вышли к полкам. Здесь Петр Алексеевич поблагодарил солдат и стрельцов за доблестную службу Отечеству и поздравил с первыми успехами в нелегкой борьбе с безбожными турками. Полки отозвались дружным «Ура!».

На этом праздничная церемония была окончена. Впереди у всех были непростые будни…

Уже 27 ноября, на Знаменье, во всех церквах Москвы и прочих городов России попами и государевыми людьми читались указы государей Петра Алексеевича и Ивана Алексеевича о новом походе к Азову.

«Стольники и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, государевы люди иных городов! Великие государи, цари и великия князья Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич, всея Великая, Малыя и Белая России самодержцы, указали вам всем быть на своей, великих государей службе. И вы бы запасы готовили и лошадей кормили. А где кому у кого в полку быть — у бояр и у воевод ваши имена будут чтены в скором времени. Московским — на Постельном же крыльце. Остальным — у губных изб».