Мика Валтари - Египтянин

В зале находились и другие гости, стены его были расписаны лучшими художниками, а потолок поддерживали колонны в форме лилий. Замужние и незамужние женщины, одетые в тончайший лен, в париках и со множеством украшений, смеялись, перекидываясь словами с окружавшими их мужчинами, молодыми и старыми, красивыми и безобразными, тоже увешанными золотом, с воротниками, расшитыми драгоценными каменьями.

Все кричали и смеялись, на полу валялись кувшины и чаши из-под вина, пестрели затоптанные цветы, а инструменты сирийских музыкантов звенели так, что разговоров не было слышно. Все опьянели, какую-то женщину вырвало, и служанки не успели поднести ей посуду, так что она перепачкала свои одежды, и все смеялись над ней.

Кефта, критянин, обнял и меня, вымазав мне лицо своими притираниями, и назвал своим другом. А Нефернефернефер посмотрела на меня и сказала:

– Синухе… Я знала когда-то одного Синухе. Он тоже собирался стать врачевателем.

– Я тот самый Синухе, – вымолвил я, глядя ей в глаза, и тело мое пронзила дрожь.

– Нет, ты не тот Синухе, – возразила она и сделала отрицающий жест. – Синухе, которого я знала, был юн, и глаза его были ясны, как глаза газели. А ты уже мужчина, у тебя повадки мужчины и на переносице две морщинки, и лицо твое не так гладко, как у него.

Я показал ей перстень с зеленым камнем на моем пальце, но она с недоумением покачала головой:

– В дом мой пришел грабитель. Ты, наверное, убил того Синухе, глядя на которого радовалось мое сердце. Ты и вправду убил его и украл у него перстень, который я дала ему в память о нашей дружбе, сняв его со своего большого пальца. Ты украл и его имя, и нет больше Синухе, который мне понравился.

И она подняла руку, выражая свою печаль. Сердце мое залилось горечью, и все тело охватила слабость. Я снял с пальца кольцо и протянул ей:

– Тогда возьми свое кольцо обратно. Я уйду, чтобы не мешать твоему веселью, ибо не хочу быть тебе помехой.

Но она сказала:

– Не уходи!

Она легко опустила свою руку на мою, как когда-то, и еще раз слабым голосом повторила:

– Не уходи!

Едва она это сделала, как я понял, что ее объятие обожгло бы меня сильнее огня и что никогда больше я не смогу быть счастлив без нее. Но служанки налили нам вина, мы выпили, чтобы подбодрить наши сердца, и никогда прежде вино не казалось мне столь сладким.

Женщина, которой стало плохо, ополоснула рот и выпила вина. Потом она сбросила с себя запачканное платье, сняла парик и, оставшись совсем обнаженной, сжала руками груди, велев служанкам лить между ними вино, предлагала испить из ее ладоней каждому, кто пожелает. Пошатываясь, она ходила по залу и громко смеялась. Она была молода, красива, озорна, она остановилась и возле Хоремхеба и предложила ему вина, текущего у нее между грудей. Хоремхеб наклонился и стал пить, а когда он вновь поднял голову, лицо его потемнело, он посмотрел в глаза женщине, взял в ладони ее обнаженную голову и поцеловал.

Все смеялись, но женщина вдруг смутилась и потребовала чистое платье. Служанки облачили ее, она надела на голову парик, села рядом с Хоремхебом и не стала больше пить вина.

Сирийские музыканты заиграли, я почувствовал во всем теле знойный пламень Фив и понял, что создан для жизни в мире, обреченном закату, но для меня все стало безразлично, лишь бы сидеть рядом с сестрой моего сердца, глядеть в зелень ее глаз и любоваться пурпурными устами.

– Это твой дом? – спросил я у нее, когда она села рядом со мной, разглядывая меня холодными зелеными глазами.

– Это мой дом, – ответила она, – а гости – мои гости, они приходят каждый вечер, потому что я не хочу быть одна.

– Ты, наверное, очень богата, – сказал я, падая духом оттого, что не могу ей в этом соответствовать.

Но она засмеялась в ответ, словно речам ребенка, и шаловливо ответила словами сказки:

– Я жрица, а не презренная женщина. Чего ты от меня хочешь?

Я не понял смысла ее слов.

– А Метуфер? – спросил я, желая знать все, как ни мучительно мне было это услышать.

Она поглядела на меня внимательно, чуть нахмурив нарисованные брови.

– Разве ты не знаешь, что Метуфер умер? – спросила она. – Метуфер умер, потому что растратил деньги, которые фараон дал его отцу для строения храмов. Метуфер умер, а его отец уже не царский строитель. Разве ты этого не знаешь?

– Если это правда, – сказал я, улыбаясь, – я почти уверен, что его покарал Амон, потому что он нанес оскорбление этому божеству.