Кристофер Бакли - Охотник за судьями

— У меня в Хартфорде была одна голландская девица.

— Ханкс, я не хочу об этом слышать.

— Истинно лакомый кусочек. Гретхен. Красавица Гретхен. Титек слаще, чем у нее, Господь не создавал. Абсолютно идеальной формы, как…

— Ханкс! Я пытаюсь писать прощальное письмо жене. И не хочу слушать ни про каких голландских шлюх.

— Гретхен была не шлюха, и я буду весьма обязан, если ты не станешь ее так называть. Ее папа был голландской духовной персоной в Хартфорде. Священником. Тогда там еще было много голландцев. Она выскальзывала из церкви, как только он начинал проповедовать. Слава небесам, он был весьма многоречив. — Ханкс фыркнул. — Там был такой обрыв над рекой, на нем рос огромный вяз. Мы расстилали одеяло и…

Он выпил вина и вздохнул:

— Скажу я тебе, то был рай — лучше, чем все, что обещал ее папаша с амвона.

Он оторвал у каплуна ногу.

— Как там твое письмо к этой, как ее?

— Эстер. Никак.

— Тогда представь себе, что ты пишешь Благодарне.

— Это будет неправильно.

— Мне кажется, тебе есть что сказать ей, в отличие от твоей благоверной. Имей в виду, первым твое письмо прочитает наш гостеприимный хозяин, вице-генерал. Напиши вот что: Mijn beste Koontz, zuig mijn lul .

— Что это значит?

— «Дорогой Кунц, пососи мой…»

— Я попаду в ад за прелюбодеяние.

— За то, что Кунц поиграет на твоей флейте?

— Да нет же! Черт возьми, Ханкс!

Ханкс сел:

— Ах ты хитрец! Так это, значит, твой ребенок?

— Какое чудовищное предположение! Разумеется, нет!

— Тогда каким образом ты совершаешь прелюбодеяние?

— Прелюбодеянием будет написать Благодарне, а не Этель.

— А я думал, ее Эстер зовут?

— Эстер! Можно прелюбодействовать сердцем. Так мне сказал один священник.

Ханкс фыркнул:

— Я, конечно, не священник, но гораздо приятней прелюбодействовать другой частью организма.

Он подгреб к себе побольше соломы и растянулся на ней.

— Что ты делаешь? — спросил Балти.

— Ложусь спать.

— Спать? Черт побери, Ханкс, утром нас могут повесить!

— Тем более. Клевать носом на собственной казни — дурной тон. Мы должны быть подчеркнуто англичанами.

— Но как ты можешь спать?

— Ну, сначала я закрою глаза, вот так. Потом помолюсь, как учила меня старушка-мать. «Отче наш, иже еси иси иси небеси аминь». И не успею оглянуться, как…

Он захрапел, оставив Балти наедине с пустым листом бумаги и мысленными образами Благодарны.

15 августа

De Profundis clamavi [42] Из глубины воззвах к тебе, Господи (лат.) . Первая строка псалма 129. . Поистине я теперь духом с теми, кто сочинил библейские плачи и псалмы. Услышь вопль мой, о Израиль.

Был с фальшивой любезностию приветствован в узилище комендантом Тауэра, сэром Джоном Робинсоном, первым баронетом Лондонским, ходячим хвастливым бревном, фатом, отвратительней которого не найти в Лондоне. Ему не хватило бы ума перехитрить даже заурядного ремесленника, а ведь он бывший член почетной гильдии ткачей.

Он встретил меня с ухмылкой и словами: «Мистер Пипс, какая честь для нас ваш визит! Не каждый день нас навещают столь сиятельные…» и т. д. и т. п.

Он спросил своего помощника: «Есть ли у нас свободные места в башне Бичем?» И, обратившись ко мне: «Или вы предпочитаете вид на реку?»

Я ответил сквозь зубы, что мне безразлично, куда меня поместят, поскольку я невиновен.

«Тогда в башню Бичем, ибо оттуда прекрасный вид на луг Тауэра и лобное место. Приятного пребывания, мистер Пипс!»

Меня препроводили в «апартаменты». Стены здесь украшены мрачными рисунками предыдущих «постояльцев», в том числе пятерых братьев Дадли. Один из них, лорд Гилфорд Дадли, приходился несчастным мужем несчастной леди Джейн Грей, расставшейся с головой на лугу Тауэра, составляющем часть моего «прекрасного вида». Гилфорду же отрубили голову на Тауэрском холме.

Дал своему тюремщику Тому полкроны и послал его на Ситинг-лейн за лютней, дневником, свежей рубахой, пирогами с телятиной, пивом, маринованным луком и моей Библией. Не желая тревожить жену, велел Тому сказать ей, что я задержался в дептфордских доках из-за порченых припасов.

Разучивал «Не взирай на лебедей» на лютне, заменив слово «лебедей» на «воронов», ибо сих мерзких птиц в Тауэре обитает множество; они ушераздирающе вопят и обильно гадят. Его Величество не желает приказать, чтобы их убрали или перебили, несмотря на то что они регулярно засирают трубы его астрономической обсерватории, расположенной в Белой башне. Он свято верит легенде, согласно которой Англия погибнет, когда умрет последний из этих воронов. Это чепуха, но мне надо думать о более важных вещах. Если Богу будет угодно, я снова увижу Его Величество и тогда смогу изложить ему свое мнение о сих адских пернатых.