Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

— А я на охоте был. Лося подстрелил, и мясо детишкам вёз...

Тяпка прислушался:

— Подскакал кто-то. Должно быть, Епифан. Ну, брат, щас мы у него спросим, куда твою лосятину подевал. Большой кус-то?..

Тяпка не успел договорить, как Савелий вдруг со всей силы двинул ему ногой в пах, и бывший атаман с рёвом рухнул на пол. В отчаянном броске «щучкой», только со связанными за спиной руками, Савелий ударил головой в живот вскочившего с лавки князя. Даниил охнул и упал, врезавшись затылком в бревенчатую стену. Предатель же выскочил в сени и через задний ход выбежал во двор, а оттуда — прямиком в лес. В спину ему неслись надсадные крики:

— Держи! Держи! Уйдёт, пёс поганый!..

Кабы было лето, Савелий, может, и убежал бы. Но зима: следы на снегу и голый, прозрачный лес. Епифан первым настиг беглеца и сбил с ног. Подоспели Рус с Тяпкой, и все трое начали пинать и топтать его, яростно бранясь:

— Гад ползучий! Ты ж князя зашиб!..

Когда лицо несчастного превратилось в кровавое месиво, Тяпка опомнился.

— Хватит! Хватит! — стал оттаскивать он от уже неподвижного тела озверевших брата и Епифана. Оттащил с трудом и склонился над Савелием: — Кто? Кто ещё у нас в лагере лазутничает?

Но Савелий молчал. И не дышал. Тяпка поднялся и брезгливо плюнул:

— Сдох!.. Ну, собаке и собачья смерть. Оттащите его подальше в лес и заройте, чтоб весной не завонял, а я пойду погляжу, что с князем...

...Даниил поправлялся долго и только к исходу зимы смог наконец сесть на коня. Да и вообще зима была тяжёлой и тягостной, хотя Вагиз казаков больше не трогал — может, и правда, поверил, что князя в посёлке нет, а живут там отчаянные и ужасные душегубы-людоеды...

Наконец-то пришла весна. Солнце ласкало теплом землю, повсюду просыпалась природа. Кончилась ещё одна суровая зима. А с весной, известное дело, новая жизнь начинается.

— Кажись, просохло, пора нам в путь, Вазиха, — сказал как-то утром Прокоп Селянинович внучке. — Где щас твой юрт находиться может?

Вазиха пожала плечами:

— Наверно, к Битюгу подходит.

— Говорят, Сухэ тут всю зиму простоял. Он из вашего рода?

— Нет.

— Он не кочует?

— Как же не кочует! — фыркнула Вазиха. — Только мы своим трудом живём — скот пасём, а Сухэ разбойничает. К чему ему баранов да лошадей водить? Таких грабителей, как он, меньшинство, а обвиняют в этом всех татар. Но ведь в его шайке и русские есть!

Купец поморщился:

— Ладно-ладно. Вы с Аристархом собирайтесь, а я с князем попрощаюсь.

Поднялся по ступенькам избы-«терема», постучался.

— Входи, открыто, — услышал из-за двери и шагнул через порог.

Князь был не один: на лавке сидели Тяпка, Порфирий Пантелеевич, Рус и Кезинер. Прокоп тоже присел с краю.

— Молодец, что пришёл, Прокоп Селянинович, — кивнул князь. — А мы тут как раз думаем о грядущем лете, летом-то воевать сподручней.

— Ох, непосильную ношу на плечи свои возлагаете, — покачал головой купец. — Ну раз пощипать, ну два, а всерьёз воевать с татарами — это обрекать себя на верную гибель.

— А мы и так уже погибшие, — возразил князь. — Что нам терять? Княжество? Так его, считай, нету. Но терзать врага нам никто запретить не может. Мы народ вольный: ни городов, ни сел, ни подданных. Только леса воронежские и остались да родимая земля нашего любимого Черлёного Яра!

— Это, конечно, верно, — осторожно согласился Прокоп. — В чащобе татарин не боец, Вагиза вон враз отвадили по лесам шляться. Говорят, с тех пор носа из Ельца не кажет. Но я, княже... Я, собственно, не за этим пришёл.

— А за чем?

— Ну, ты же знаешь, мы с Аристархом и внучкой должны в степь сходить.

— Опасное дело, — вздохнул Даниил. — Втроём-то? У нас же почти две сотни казаков. Скоро в степь пойдём и заодно твою дочку поищем.

— Нет, княже, больно шумна ваша затея, — возразил Прокоп Селянинович. — Мы вчетвером по степи незаметно проскачем.

— А четвёртый кто?

— Епифан.

— Ну смотри, Прокоп Селянинович, как бы не угодить вам с Аристархом и Епифаном к фрягам на галеры.

— На всё Божья воля, княже.

— Ладно, собирайся, мы тебя потом проводим.

Прокоп Селянинович ушёл, и разговор продолжился.

— Первая наша сотня, — сказал Даниил, — будет под началом Тяпки, а вторая — Порфирия Пантелеевича. Сотни же надо разбить на десятки и каждому дать десятника-атамана.

— Как у татар? — хмыкнул Тяпка.

— А чем плохо?

— Да ничем, — пожал плечами Тяпка.