Недостреленный [СИ, с илл.]

— Мы не проспали? — поинтересовался я, — Сейчас девятый час. Тебе не нужно идти в бюро сегодня? Если ты не против, я могу тебя проводить.

— Сегодня же воскресенье! Ох, прости, ты же потерял счет дням… — её лицо стало виноватым.

— Нет, нет, Лиза, не огорчайся. Мы еще не раз можем столкнуться с тем, что я что-то не знаю, поэтому прошу тебя – ни в коем случае не расстраивай себя, — успокоил я её.

— Хорошо, — серьезно кивнув, согласилась она. — Саша, может быть, давай вставать? — предложила Лиза, — Только отвернись, пожалуйста, ненадолго, я надену платье, — попросила она смущаясь.

Я встал и отвернулся к окну. В нем был виден замкнутый двор с заборами по боковым сторонам и с каким-то крупным сараем с большим деревянными воротами напротив дома. Раньше я бы подумал, что это гараж для грузовиков, сейчас же предположил, что это, скорее всего, бывший каретный сарай. За спиной послышались легкие шаги босыми ножками по полу, скрип дверцы шкафа, и шорох ткани.

— Можно поворачиваться, я оделась, — услышал я звонкий Лизин голос.

Повернувшись, я увидел Лизу в простом, наверное, домашнем темно-коричневом длинном платье, без украшений и изысков, но подчеркивающем её стройную привлекательную фигуру. Слегка спутанные после сна темные волосы девушки рассыпались по плечам.

— Ты очень красивая, я говорил, и скажу тебе еще, — проговорил я, глядя на девушку.

— Благодарю вас, вы очень добры, — Лиза сделал шутливый книксен, попытавшись веселостью скрыть как приятны ей эти слова, и попросила. — Саша, разожги, пожалуйста, плиту, вскипятим чайник. Керосина давно нет, и керосинкой мы не пользуемся, приходится кипятить на дровяной плите, — добавила она извиняющимся тоном.

Я оделся в гимнастерку и солдатские штаны, обул ботинки и вышел на кухню растапливать плиту и кипятить чайник. Пока я проделывал эти действия, Лиза причесала гребешком свои длинные волосы, заплела их в косу, убрала постель, заправила кровать, повесила на спинку большую кружевную салфетку, и вынула из буфета в комнате две чашки, заварочный чайник, пустую сахарницу, банку с чаем и коричневый бумажный пакет. В пакете оказались несколько кусков твердого желтоватого колотого сахара, которые Лиза выложила в сахарницу. Я принёс вскипевший чайник в комнату, Лиза заварила чай, а я взял хлеб, найденный мной вчера в солдатском мешке и так и лежавший на столе с вечера завёрнутый в тряпицу, и нарезал его ломтиками. Через некоторое время мы уже пили напиток, отдалённо напоминавший чай из моего времени, но с каким-то травяным привкусом, и ели этот простой хлеб. Желудок требовал своего, я жевал медленно, видя, что хлеба у нас не так много, и, вспоминая завтраки нашего времени, недоумевал, как же они тут питаются и не чувствуют голода.

— Мы до войны утром пили настоящий китайский чай, — задумчиво сказала Лиза, — с ситным хлебом, и было масло, мы намазывали его на хлеб… Вкусно!.. И сахара было много… Саша, ты кушай сахар, — спохватилась девушка и попыталась подсунуть сахарницу вплотную ко мне.

— Лиза, благодарю, но я пью чай без сахара, уж как привык. Ты бери его сама, ты же его любишь, я вижу, — улыбнувшись, отказался я.

— Ну да, — хихикнула Лиза и положила в рот маленький кусочек, — люблю сладкое. Сейчас сахара мало, и я доставала его из буфета по праздникам, — уже серьезно продолжила она. — А когда нет хлеба, то утром многие пустой чай пьют. В обед в столовых кормимся, сейчас такие открываются, особенно при учреждениях, а вечером уж у кого что есть. Привыкаешь со временем, только кушать постоянно хочется, и разговоры только о еде, — добавила она.

— Лиза, здесь будет только хуже, еще года два точно, — сочувственно глядя на девушку сказал я.

— Ты что-то знаешь, да, Саша? — глаза Лизы округлились. — Пожалуйста, скажи… Германец возьмёт столицу?

— Нет, столицу он не возьмёт, — успокоил я девушку. — Но посуди сама – идёт война, всего не хватает, в том числе и продовольствия. Фронт приближается к Петрограду, железная дорога забита военными перевозками, и её не хватает. А столица всегда жила только на привозном. И раньше-то были перебои с хлебом. Насколько я понял, год назад, когда царя скинули, всё с хлебных бунтов и началось. А сейчас положение еще более ухудшилось. Еды станет ещё меньше.

— Придётся жить совсем впроголодь, — нахмурилась Лиза. — Мне и продать-то уже нечего. Пальто свое с меховым воротником я обменяла на хлеб ровно год назад, в революцию. Царь тогда отрёкся, присутственные места царской власти многие закрылись, и у меня работы не стало. Вот, остатки старого жалованья и пальто помогли. А сейчас из ценного осталась только "зингеровская" швейная машинка. Но очень не хочется её лишиться, я же шью, это большое подспорье, то себе перешьёшь из старого, то знакомым заказ выполнишь, вот как вчера…