Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

Он подумал о своей супруге Клавдии, прилагавшей усилия к тому, чтобы он пощадил этого Иешуа из Назарета. Она тоже попала под их влияние. И однажды утром она неожиданно покинула его и отправилась за этими фантазерами, которые ей запудрили мозги. По его приказу ее искали, но безуспешно. Где она сейчас может находиться? Может быть, вернулась в Рим или проповедует на улицах? Она не умеет довольствоваться малым, как они. Рано или поздно она вернется. И он, Пилат, простит ее, потому что она была единственной женщиной в его жизни, которую он любил. Простит, конечно же, при условии, что она откажется от этой своей новой веры.

Пилат повернулся к Савлу, который только что получил донесения от своих шпионов, и спросил его:

– Итак, тарсиец, что ты мне можешь сообщить, чего моя охрана еще не знает?

– Непросто превзойти тебя, прокуратор, – польстил ему Савл, – но… я бы хотел задать один вопрос…

– Задавай…

Савл повернулся к дозорным и спросил:

– Почему вы не пошли по следам беглецов, если заметили их?

– Мы так и поступили, – ответил один из солдат. – Но они оторвались от нас. Они знают город лучше, чем мы.

– И вы не попытались найти их? – продолжал расспрашивать Савл.

– Мы потеряли их след! – воскликнул дозорный, у которого пересохло во рту из-за недостатка аргументов.

– Я понимаю, но след можно найти.

Прокуратор медленно подошел к дозорным и, глядя на них, обратился к Савлу:

– А как бы ты поступил на их месте, тарсиец? Как бы ты вновь нашел след?

– Я бы призвал здравый смысл. Вы же сказали, что Лонгин ранен, не так ли?

Дозорные кивнули, ожидая реакции своего начальника, который обошел их, не отводя от них взгляда.

– Куда должен пойти человек, когда он ранен? – задал очередной вопрос Савл, замечая, что на трясущихся солдатах задребезжали доспехи.

– К лекарю, – шепотом подсказал Пилат своим солдатам. – Но будьте уверены, мои храбрые воины, на наших галерах нет никакой необходимости к нему обращаться.

Он хлопнул в ладоши, и тут же прибежали часовые.

– Арестуйте этих бездарей! – приказал им прокуратор. – Отправьте их куда-нибудь на галеры, пусть они будут там, где смогут приносить пользу.

Часовые схватили несчастных дозорных, а прокуратор вернулся к своему новому подручному, продолжавшему невозмутимо стоять на месте. Он посмотрел ему в глаза и долго не отводил взгляда, прежде чем спросил:

– Что ты раскопал у Марии из Магдалы?

– Ничего такого, что помогло бы нам обнаружить беглеца, – признался, вздыхая, Савл.

– Когда ты только что говорил о лекаре, ты имел в виду кого-то конкретного?

– Иосифа Аримафейского. Они с Лонгином знакомы. Они оба были тогда на Голгофе и, вполне вероятно, уже являлись сообщниками.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Это именно Лонгин приказал не ломать ноги Иешуа из Назарета под предлогом того, что тот уже мертв.

– Ты что, намекаешь на то, что он не был мертв? Может быть, тебе напомнить, что ему проткнули бок?

– Прокуратор, это сделал Лонгин. Он занялся этим лично, и, без всякого сомнения, для того, чтобы не был поврежден ни один жизненно важный орган.

– Так, по-твоему, галилеянин не был мертв, когда его снимали с креста?

– Он умирал, но не был мертв.

– И все-таки его на три дня оставили гнить в гробу!

– Да, оставили на три дня, но не гнить, прокуратор. Три дня пребывания в бессознательном состоянии, три дня для того, чтобы его врачевал лучший лекарь, какого только можно было найти. И не в первом попавшемся гробу…

– В семейном склепе Иосифа Аримафейского, – договорил вместо него Пилат.

– Которого учили самые лучшие знахари Сирии и Индии. Если кто-нибудь и был в состоянии оживить распятого, находящегося в бесчувственном состоянии, так это только он.

Несколькими словами Савлу удалось снова пробудить паранойю Пилата. Мозг прокуратора исступленно анализировал последствия, которые имело бы это предположение, если бы оно было обосновано.

Рим не должен знать об этом.

На кону стояла политическая карьера Пилата и даже его безопасность. Следовало не допустить распространения этой информации и уничтожить всех тех, кто об этом знал, начиная с аримафейца и его близких!

Этот кровавый план, который он только что проработал в своей голове, лишил его дара речи. До какой же крайности может дойти человек, чтобы спасти самое дорогое, что у него есть! Внезапно Пилат понял, какой дьявольской паникой был охвачен Ирод, когда он решил перебить всех новорожденных младенцев мужского пола в Вифлееме, чтобы уничтожить одного избранного. Где же был в ту ночь Иешуа из Назарета? Почему он не стал жертвой этой резни, когда столько невинных лишилось из-за него жизни! Как же теперь можно называть его искупителем?