Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

– Учитывая глубину раны, я не перестаю удивляться тому, что не задет ни один орган, – констатировал он с облегчением. – Анна?

Стоявшая чуть поодаль супруга аримафейца готовила клейкую субстанцию для пластыря. Это была миловидная женщина, возраст которой сложно было определить. Ее белые как снег волосы и умный взгляд говорили о мудрости, приходящей с возрастом, но это не сочеталось с ее соблазнительными формами и свежестью кожи.

– Прокипяти повязки в отваре гвоздики и мяты, – распорядился Иосиф. – Нельзя допустить заражение. И добавь в глину листья крапивы, черную горчицу, обычную горчицу и листья подорожника.

Когда Лонгин пришел в себя, аримафеец уже зашивал его кишкой кошки. Центурион тут же поинтересовался, где Давид, но юноша не дал ему договорить:

– За мной должок, римлянин. И я не уйду, пока не рассчитаюсь с тобой. Я должен стукнуть тебя по голове. Как только ты очухаешься, тебе не придется этого долго ждать.

Лонгин вымученно улыбнулся и пробормотал угасшим голосом:

– Я очухаюсь до того, как сойдет твоя шишка.

Тут к ним подошла Анна Аримафейская. Она уже все приготовила. Масса для пластыря стала достаточно вязкой.

– Мне очень жаль, Анна, что пришлось тебя разбудить… – пробормотал Лонгин, увидев ее. – Ты все хорошеешь и хорошеешь.

– А ты все такой же – стараешься угодить женщине. Постарайся не запачкать кровью мои ковры. Я рада снова смотреть в твои красивые глаза.

Она отдала смесь мужу, а сама повернулась к Фарах и Давиду:

– Я не ошибусь, если скажу, что вы проголодались?

– Ты угадала! – улыбнулась Фарах, подходя к ней.

Трибун приподнялся, чтобы посмотреть, что будет делать его подопечный.

– Прекрати двигаться или я тебя свяжу! – пригрозил ему Иосиф, заставляя его снова лечь.

Когда женщины остались в кухне вдвоем, Анна шепнула Фарах:

– Я должна переговорить с Давидом с глазу на глаз. Ты не против оставить нас наедине ненадолго?

– Конечно же не против. А чем я тебе пока могу помочь?

– В подвале есть дрова, ты не могла бы их принести?

– Уже иду! – отозвалась египтянка, как только увидела Давида.

Погруженный в свои мрачные мысли, юноша вошел в сводчатую кухню, где вдоль стен стояли амфоры с оливковым маслом, корзины со специями и с сушеными овощами и фруктами. Он зачерпнул горсть сушеных фруктов, просто чтобы чем-то себя занять.

– Гречневые лепешки с козьим сыром будешь есть? – предложила Анна.

– Я не голоден.

– Гнев на голодный желудок не приводит ни к чему хорошему. Так говорила та, что была мне очень дорога.

– Моя мама, – сказал со вздохом Давид, не поворачиваясь к ней.

Анна подошла к нему. Она нежно погладила его по голове и по-матерински потрепала по волосам. Юноша разволновался и вздрогнул, словно призрак матери внезапно оказался в комнате.

– Мария была моей лучшей подругой, ты об этом знаешь? – прошептала Анна.

– Нет, я этого не знал, – ответил Давид, дрожа от волнения. – Мама мне никогда не рассказывала о своей жизни. Она выслушивала меня, утешала, говорила о моем отце, но… не о себе самой. Теперь, когда ее уже нет, я понимаю, что не знал, что это была за женщина. Просто мама. Как можно быть до такой степени эгоистом?

– Мы все эгоисты в большей или меньшей степени, Давид. Мужчины, женщины, дети… Но только не матери. Ну а твоя мать была исключительным человеком.

– Расскажи мне немного о ней, хорошо? – попросил он со слезами на глазах.

Анна посыпала руки мукой и принялась месить и раскатывать тесто для лепешек, рассказывая Давиду о той Марии, которую он не знал и которую любил, как сестру.

– Твоя мать была настоящим ураганом, и никто не мог ее укротить. Она всегда жила так, как ей хотелось. Твой отец обожал ее за это. Редкие пары любят друг друга так, как они. Он жил для нее, а она – для него. Не связывая себя клятвами, они жили лишь для того, чтобы делать друг друга счастливыми. И они такими были.

– До тех пор, пока Господь не отправил моего отца в пустыню, – с горечью сказал юноша.

– Ты заблуждаешься, Давид. После этого их чувства стали еще сильнее. Когда Иешуа решил отправиться проповедовать, Мария не поставила ему никаких условий.

– Она что, не попыталась его отговорить?

– Нет. Она просто попросила его рассказать о пережитом в пустыне, о том, что так изменило его. И он ей рассказал. Искупительная миссия твоего отца стала и ее миссией. Она обручилась с его делом и судьбой точно так же, как до этого обручилась с ним. Они бросили семью, дом, деревню, чтобы претворить в жизнь их мечту.