Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

– Чего ты ждешь? Помоги же этому увальню!

Произнеся это, он даже захихикал от удовольствия.

Превозмогая боль, черноволосая бросилась на помощь юноше. Вдвоем они добили свою несчастную подругу и разрыдались.

После этого Калигула, торжественно ступая, приблизился к трупу девушки. Держа левую руку на пурпурной тунике, он поднял правую, благословляя умершую, и приказал:

– Встань!

Но девушка не пошевелилась.

Под испуганными взглядами присутствующих он убедился, что его правая рука повторяет жест Иешуа, что указательный и большой пальцы разведены, и повторил попытку:

– Именем Иешуа из Назарета я приказываю тебе встать!

Но мертвая не ожила.

Тогда Калигулу охватила безудержная ярость.

– Суеверие! – завопил он.

После этого, выплескивая свой гнев на бывших партнеров по плотским утехам, он вспорол живот эфебу, отрубил голову черноволосой девушке, а потом с таким остервенением набросился на их трупы, словно надеялся извлечь из них саму смерть. Через некоторое время, задыхаясь, весь в крови убитых, он предстал перед Иудой в облике безжалостного кровавого мессии.

– Гай! – окликнул его ворвавшийся в комнату префект претория Макрон. – Весь Капри бурлит. Император Тиберий очень плох и призывает тебя.

Окровавленное лицо Калигулы засияло. Он стянул с себя бессильные атрибуты галилеянина и бросил их на искромсанные тела бывших любовниц. Макрон на некоторое время остолбенел при виде жертв резни. Его взгляд остановился на стоявшем в стороне и потрясенном не менее, чем он, Иуде.

– Гемелл [25] Внук императора Тиберия, один из возможных его наследников. уже там? – торопливо задал вопрос Макрону Калигула, уводя его за собой.

– Боюсь, что да, поскольку Антония [26] Дочь Марка Антония, бабушка Калигулы. уже на месте.

Они вышли из комнаты, оставив там Иуду. Их голоса постепенно затихали в коридоре, а проклятый апостол молча созерцал сцену только что совершенного кровавого преступления. Он подошел к ложу, чтобы забрать венец и тунику, которые были на Иешуа во время казни. И наконец-то он понял, почему Всевышний сохранил ему жизнь.

Иерусалим, Иудея

Слуги принесли факелы и лампы, чтобы лучше осветить комнату, а потом теплую воду и чистое полотно для перевязки. Лонгин лежал без сознания на столе, ему предстояла операция. Несмотря на желтоватый свет, лицо его было мертвенно-бледным. Когда с центуриона сняли одежду, Давид и Фарах были поражены, увидев, что все его тело усеяно синяками и ссадинами. Это говорило о жестокости боев, в которых он участвовал.

Иосиф просунул лезвие своего кинжала под пропитавшуюся кровью повязку, осторожно разрезал ее, открывая место ранения. Увидев рану, он ужаснулся. Она была настолько широкой, что были видны внутренности центуриона.

Остальные присутствующие также не могли не содрогнуться от увиденного. Иосиф резко скомандовал им:

– Если вы хотите помочь, обмойте края раны!

Фарах первая пришла в себя. Она смочила лоскут ткани в теплой воде и протянула его Давиду, словно бросая вызов.

Юноша колебался. Стоит ли ему ухаживать за палачом своего отца?

Он посмотрел на застывшее лицо Лонгина, и тут с ним произошло нечто непостижимое. Ему показалось, что перед ним лежит жертва, подвергшаяся истязаниям, а не мучитель. Как будто бы перед лицом смерти Небо велело его слепой злобе сделать передышку.

Под умиленным взглядом Иосифа, которому были заметны сомнения в душе Давида, юноша принялся смывать кровь, недавно пролитую за него Лонгином.

Аримафеец славился своими познаниями в хирургии и пользовался заслуженным уважением. Это он первым стал делать кесарево сечение, и его независимые взгляды стоили ему запрета заниматься этим ремеслом, поскольку законы империи запрещали производить вскрытие тел. Его познания в области свойств лекарственных растений сделали его экспертом в приготовлении пластырей, которые долгое время препятствовали попаданию инфекции в рану. Бывали случаи, когда он даже противостоял смерти, но из скромности всякий раз предпочитал говорить, что это было вмешательство Всевышнего.

В данном случае прежде всего нужно было остановить кровотечение, поэтому он попросил Фарах пододвинуть лампу поближе к ране, чтобы он смог пережать поврежденные кровеносные сосуды.

Сначала он раскалил добела свои хирургические инструменты, затем опустил их в воду, чтобы охладить, а когда доставал их из воды, от них еще шел пар. После этого он стал раздвигать ими края раны.