Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

На центральном дворе, словно Троянский конь, гордо возвышалась гигантская золотая статуя Калигулы. Она сверкала на солнце и давала благотворную тень, в которой прятались осажденные и ожидавшие своей очереди стоять на вахте.

Из бойниц Лонгин наблюдал, как римляне готовятся к осаде. Размещение осадных машин помогало ему понять, какие места крепости противник считал слабыми. За ширмами, сплетенными из ветвей грецкого ореха, сотни рабов-иудеев строили гигантские пандусы, чтобы осадные башни можно было переместить прямо под крепостные стены. Построенные с каждой стороны пандуса галереи, покрытые шкурами животных, обеспечивали защиту рабочих от метательных снарядов. И наконец, вокруг крепости был устроен целый лабиринт защитных галерей, чтобы помешать осажденным совершать вылазки.

– Сколько им еще понадобится времени? – поинтересовался Варавва, подходя к Лонгину и Давиду, стоящим у края стены.

– Два или три дня, – ответил центурион. – А если они пригонят больше работников, то и того меньше.

– Подумать только, наши собратья строят эти пандусы! – вздохнул Досифей.

– Не заблуждайтесь на этот счет, – сказал трибун. – На этих работах задействованы не только рабы. Каждый римский солдат – это или плотник, или землекоп. Большая часть легионеров – бывшие крестьяне или ремесленники, и каждый из них может выкопать до шести куллеев [45] Один куллей (лат. culleus ) равен 0,525 м3. земли всего лишь за два часа.

Варавва и Досифей обменялись мрачными взглядами.

Вблизи крепости не было ни одного деревца, которое могло бы дать легионерам хоть немного тени, поэтому им приходилось готовиться к осаде под палящим солнцем. Это было занятное зрелище для Давида, который никогда прежде не видел, чтобы было задействовано столько рабочей силы. Его сердце так сильно забилось в груди, что ему стало трудно дышать. Непривычное сочетание волнения и страха охватило его. Он внезапно осознал реальность предстоящей схватки и ее абсурдность. Племена Израиля наконец-то объединились, чтобы сказать «нет!» оккупантам. Не для того, чтобы вместе править страной, а чтобы не позволить идолу проникнуть в их Храм. Мечта дяди Шимона осуществлялась прямо у него на глазах, но что станет с этим союзом после битвы? Тысячи жизней будут принесены в жертву, в том числе и его собственная. Неужели Всемогущий лишил жизни его близких для того, чтобы он принял участие в этом истреблении людей? Но это бессмысленно!

Он закрыл глаза и попытался открыться для Духа Божьего, чтобы заполнить пустоту, которую он ощущал в душе. В душе, которая не могла никому подарить любовь, в душе, которая не знала ничего, кроме страданий. Зло всегда проникает в пустоту, – напомнил ему призрак Шимона в пустыне. Неужели Зло поселилось в нем?

На несколько мгновений его дух оказался подвешенным между небом и землей, и его единственным товарищем был шум ветра. Все остальные звуки как будто отдалились. Каждый его вдох был похож на мольбу, так ему нужно было получить ответы на свои вопросы. И тут он почувствовал, как дрожь пробежала по всему телу.

В это самое мгновение он и увидел ее.

Ей, наверное, было лет четырнадцать, не более. Длинные черные волосы, заплетенные в косу, доходили ей чуть ли не до талии. У нее была золотистая кожа, как земля Палестины, а ее голубые глаза-миндалины были полны сострадания. Под крытой галереей ессеев, где был обустроен временный госпиталь, она, не зная отдыха, ухаживала за ранеными у подножия Гаризима при отступлении зелотов в крепость. Белая туника девушки была покрыта пятнами крови ее пациентов, что свидетельствовало о том, что она вся отдавалась работе.

Склонившись над юношей, тяжело раненным в живот, она, как могла, собрала его внутренности и стала зашивать широкую рану. Но, как только ее пациент пришел в сознание и стал брыкаться и кричать, юная ессейка бросила иголку и попыталась успокоить его. Она осмотрелась в поисках того, кто мог бы ей помочь, и заметила Давида, не отрывавшего от нее глаз.

– Ты можешь мне помочь? – крикнула она, задыхаясь.

– Э-э… Ну разумеется! – пробормотал он, глядя на нее словно завороженный.

Приобняв ессейку, чтобы поддержать ее, он увидел, что раненый – легионер.

– Ты бы лучше занялась нашими, а не использовала свои умения, чтобы спасать этих римлян.

– Это раненый, – сказала девушка, поднимая иголку. – А у раненых нет родины. Держи его покрепче, ну-ка!

Давид налег всем своим весом на солдата, чтобы тот не мог двигаться, и снова спросил: