Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— В Смольном уже вовсю делят этот пирог: должности, особняки, кабинеты, царские сервизы, секретарш…

Смольный после переворота жил напряженной жизнью. Задача была невероятно трудной: как, уцепившись за власть, удержаться за нее.

Беспрерывно шли совещания, заседания, летучки, собрания. Воздух был прокурен. Лица давно не высыпавшихся людей приобрели серо-зеленый цвет, обросли щетиной, глаза воспалились, воротнички стали грязней половой тряпки.

Начальники восседали за громадными столами. Рядом густо стояли уголовные типы Ломброзо — с низкими лбами и мрачными лихорадочными взглядами, ожидавшие команд, распоряжений, приказов. Телеграфные машины выплевывали ленты срочных сообщений. Машинистки отстукивали бессчетные декреты. Носились курьеры. Самыми частыми словами стали «срочно» и «совершенно секретно».

Хотя большевистская власть утвердилась лишь в Питере (да и то относительно), главари переворота спешили делить теплые места. В кабинете горячо любимого вождя шло очередное — но самое важное! — совещание. Вокруг разместились сподвижники.

Задумчиво почесывая худосочным пальчиком рыжеватую плешивую голову, добро и устало улыбаясь, Ленин прокартавил:

— Дорогие товарищи! На повестке дня — серьезный вопрос: следует дать новые названия государственным органам и распределить министерские портфели. Как по-революционному назовем министров?

На помятом лице вождя вдруг вспыхнули острым интересом глаза. Закинув голову назад и чуть склонив ее к левому плечу, сунув пальчики куда-то под мышки за жилет, — любимая поза! — Ленин оглядел сообщников:

— Гм-гм! Какие соображения? Яков Михайлович, у вас есть соображение?

Все весело улыбаются незатейливой шутке, а Свердлов неопределенно хмыкает. Дзержинский что-то рисует на клочке бумаги, а Сталин вытряхивает пепел из трубки. Его некрасивое узкое лицо, глубоко изъеденное оспой, серьезно и спокойно.

Каменев вопросительно смотрит на Ленина:

— А почему бы все-таки не оставить прежнее название — министры? Звучит солидно, привычно…

— Нет и нет! — взмахивает короткой ручкой Ленин. — Только не министры. Это гнусное, истрепанное название.

— И вполне буржуазное! — поддакивает Зиновьев.

— Отвратительное название! — кивает Свердлов.

— Старых министров мы расстреляем, а новых не будет! — вдруг смеется Ленин. — Чем больше покойников, тем крепче революционный порядок.

Все весело хохочут, глядя вождю в рот, в котором блестит золото коронок. Не смеются только Сталин и Дзержинский.

Вдруг Троцкий поднял руку:

— Хорошо бы назвать комиссарами…

Ленин нервно стучит карандашом по чернильнице:

— Комиссары, комиссары… Что-то много нынче развелось комиссаров.

Дзержинский перестает рисовать хвостатых чертей и задумчиво произносит:

— А если «верховные комиссары»?

Все молча обдумывают предложение.

Голос подает Сталин:

— Может, лучше «народные комиссары»?

Троцкий тут же отзывается:

— Правильно, я тоже хотел предложить это — «наркомы». Только так!

Ленин задумчиво теребит бородку:

— Как вы сказали, Лев Давидович? «Наркомы»? Не очень изящно. Да ладно, привыкнут! Пусть «народные», вы правы, Лев Давидович, это звучит демократично. Все — за? Прекрасно! Секретарь, запишите! А как назовем правительство в целом?

Сталин вновь предлагает:

— Совет комиссаров…

Троцкий подает насмешливый голос:

— А сокращенно как — «совком»? Совками дети в песочнице играют.

Все хохочут, больше всех Ленин и Троцкий. Сталин нахмурился, на узком лице только желваки играют.

— Я знаю, — решительно говорит Троцкий, резко обрывая смех. — Назовем так: Совет Народных Комиссаров — Совнарком.

Все молча смотрят на Ленина. Тому хочется спать и есть. Он вскидывает голову к левому плечу и согласно произносит:

— Пусть так — Совнарком! — Он обводит глазами, красными от недосыпа, присутствующих и опять вскидывает голову к плечу. — Лев Давидович, браво! Вот мы вас и сделаем первым наркомом — внутренних дел. Это сейчас важнейшее!

Дзержинский согласно кивает:

— Правильно! Борьба с контрреволюцией сейчас самое важное.

— Характер у тебя, Лев Давидович, крутой, справишься! — лукаво усмехается Зиновьев.

Троцкий отрицательно качает головой, и его свояк Лев Каменев уговаривает:

— Уверяю, что лучшего министра внутренних дел нам не найти!

Каменев женат на Ольге Давидовне, сестре Троцкого. У них есть милейший мальчуган, которого они зовут нежно — Лютик. Пройдет немного времени, и эта славная семейка въедет на жительство в приведенный в порядок после бомбардировки Кремль. Здесь же, по соседству, поселятся Луначарский и популярнейший поэт и обладатель громадного собрания редчайших книг Демьян Бедный. Будут жить во дворцовом коридоре, прозванном Белым. Охранять их станет несколько постов часовых. Охранять от народа, в любви к которому они всю жизнь клялись, но который они ненавидели и которого боялись.