Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— Ну уж это мое дело, что я думаю!

— И все же! Разве вы боитесь свои мысли высказать вслух?

— Я желаю победы не большевикам, но России! — сдерживая закипающий гнев, произнес Бунин.

Зуров криво усмехнулся:

— А разве нынче Россия и большевизм не одно и то же? Прав Вишняк: желать победы большевикам — все равно что простить их кровавые злодеяния. И очень жаль, что нобелевский лауреат потерял память, забыл о миллионах кровавых жертв большевизма…

Бунин вскочил из-за стола, опрокинул на пол чашку:

— Как вы смеете говорить со мной столь дерзко?

— А, — злорадно крикнул Зуров, — задело за живое? Знать, правду я сказал!

— Вон из моего дома!.. — Бунин схватил стул, размахнулся, готовый опустить его на голову нахала.

Зуров резво отскочил, схватил со стола нож:

— Попробуй стукни!

Галя и Магда с испугом глядели на спорщиков. Между ними бросился Бахрах, а Вера Николаевна повисла на руке мужа:

— Ян, не надо! Не горячись!

— Ах, какой негодяй! — Бунин держался за сердце. — Я понимаю, что у него больная голова, но для чего мне терпеть такие издевательства! — И он беспомощно опустился на кушетку. Вера Николаевна полезла в аптечку за валидолом.

Эта история получила неожиданное и странное продолжение.

В марте 1943 года ясным, прозрачным утром Бунин вместе с Бахрахом отправился на автобусную остановку. На древнем и вдребезги разбитом, словно пережившем бомбежку, автобусе они направились в Ниццу.

В этом милом городке, где теперь чуть не на каждом шагу слышалась русская речь, Бунин направился в излюбленное кафе на Приморском бульваре. Как обычно показывая безрассудную храбрость, на весь зал ругал Гитлера, Муссолини, войну, голод. Доносчиков в то время развелось не меньше, чем где-нибудь в Берлине или Москве, и отчаянный нобелевский лауреат явно испытывал судьбу.

Бахрах краснел, бледнел, потел, но унять своего собеседника никак не умел.

Вдруг какой-то невзрачно одетый человек в низко надвинутой велюровой шляпе направился к их столику. Лицо у него было явно славянским — скуластым, белобрысым, с настороженным взглядом.

На мгновение задержавшись, он быстрым движением сунул под локоть Бунина какую-то бумагу.

Иван Алексеевич сразу почувствовал себя заговорщиком. С нарочито спокойным лицом он засунул бумагу в карман.

Поспешив закончить завтрак, они пошли к морю. Бахрах деловито огляделся и шепотом дал команду:

— Доставайте листовку!

В том, что это листовка движения Сопротивления, они оба не сомневались. За чтение подобного документа грозило суровое наказание — вплоть до концлагеря. Гитлеровцы шутить не любили!

Торопливо расправив бумагу, свернутую вчетверо, Бунин прочитал и ахнул:

— В спор Тимашева и Вишняка вмешался сам Милюков. Ах, как любопытно! Это его памфлет «Правда о большевизме». Я слыхал, что его размножают на пишущих машинках и распространяют с риском для жизни среди русских. — Спрятал бумагу в карман. — Надо быть аккуратней! Дома внимательно почитаем…

После скудного ужина в столовой «Жаннет» обитатели бунинского дома жадно слушали чтение мэтра — в руках он держал листовку, тайным путем полученную в Ницце.

Бахрах сказал:

— Я слушал немецкое радио на русском языке, они говорили об этом послании Милюкова ко всем русским. Радио обозвало Милюкова «сталинским холуем и рабом Кремля», но содержание памфлета огласить не решилось.

— Вот мы сейчас и огласим его, — весело сказал Бунин.

Все уселись поудобней. Даже Зурова взяло любопытство, он опустился в угловое кресло. Бунин начал:

— «По существу, мы все — антибольшевики. В этом заключается причина того, что мы должны были покинуть нашу родину.

„Гром победы, раздавайся“: этой обличительной цитатой Вишняк хочет сразу дискредитировать своих противников. Что же? Мне тоже приходится цинически повторить: „Да, гром победы, раздавайся!“ К негодованию Вишняка, „джингоисты“ (предатели) по своей упрощенной логике „требуют от него выбора“: „Вы не за Гитлера? Значит, вы за Сталина!“ Грешен я и в этом. Бывают моменты — это еще Солон заметил и даже в закон ввел, когда выбор становится обязателен… Но что поделаешь? Ведь иначе пришлось бы беспощадно осудить и поведение нашего Петра Великого».

Бунин читал еще долго, потом подвел итог:

— Милюков, как и тысячи других россиян, изгнанных с родины большевиками, свой выбор сделал. Я тоже говорю: «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый Росс…» Многим выбор дается не просто. Кого считать меньшим злом для России: кровожадного Сталина с его партийной сворой или Гитлера, объявившего крестовый поход против СССР? Но фюрер уже показал свою ненависть к русскому народу, который он не отделяет от коммунистов. А это грубейшая ошибка. Зато Сталин опирается на национальное патриотическое чувство. То есть на то качество, которое всегда было духовной основой русских людей. Очень хочется верить, что война многому научит большевиков, научит любить и беречь народ, государство. Гитлер плохой психолог и стратег. Он презирает другие народы и переоценивает собственные силы. Он растянул линию фронта, не согласовав это с собственными возможностями. В оккупированных странах он сеет жестокость, ненависть, страх. А неслыханная жестокость в отношении евреев? Нет, такой стратег обречен на поражение, и его катастрофа будет ужасной.