Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор [Повесть]

— Не плачь, чудачок, — сказала Марья Васильевна. — Мы тебя не женим. Женят малолетних, когда ребят в семье много и кормить их нечем, а ты у нас один сын. И ещё женят, когда хотят даровую работницу взять в дом, а я с хозяйством справляюсь. Мы с отцом тебя любим и никогда тебе зла не причиним. Наша разлука ещё не очень скорая, и мне она тяжелей, чем тебе. А тебя ждёт хорошая жизнь, и радость, и всё самое лучшее…

Тут они увидели стоящий на отлёте ломоносовский дом.

Он стоял особняком от других домов и был сложен из тяжёлых неотёсанных брёвен, поседевших от времени и непогоды. Дом был высок — «клеть с амбаром», как называют такие дома в тех местах. Внизу в амбаре не было окон, а в жилой избе редкие и маленькие окошки были прорублены почти под самой крышей, и слюда в них потускнела и подёрнулась паутиной. На сеновал вёл со двора бревенчатый помост-взвоз. Он был чист, словно подметён, ни одного клочка сена на нём не валялось. Давно возы не въезжали, а ветры развеяли последние былинки.

Марья Васильевна и Миша поднялись из пустых сеней по покосившейся, скрипящей под ногами лестнице. Ступив на шаткую ступеньку, Марья Васильевна охнула и сказала:

— Как бы лестница не обрушилась! Обветшала вся. — Но всё-таки пошла дальше.

В темноватой горнице было холодно и тихо.

— Сынок, — сказала Марья Васильевна, — пойди поиграй на солнышке. А я тут проветрю немного.

Она подняла оконце. Ворвался солнечный луч, в нём заплясали пылинки.

Миша сбежал вниз, обогнул дом и очутился на обширном, заросшем сорняком пустыре. Он медленно пошёл вперёд, протаптывая путь среди высоких, по пояс, сухих, прошлогодних трав, пока не увидел у своих ног четырёхугольный пруд.

Этот пруд выкопал ещё дедушка, Василий Дорофеевич Ломоносов, и тогда этот пруд был проточный, а теперь зарос. Дедушка сажал в этот пруд рыбу и, чтобы она не ушла, загородил сток решёткой.

Миша присел на берегу и стал смотреть в воду.

Тёмная и мутная вода слегка зыбилась, а на дне что-то блеснуло, померкло, вновь заблестело и вновь помутилось. Как будто не то двигалось что-то, не то вода шевелила травы, и они скрывали и открывали таинственный, отливающий золотом предмет.

Миша очень хорошо знал, что это всего лишь ржавая решётка, но нарочно представил себе, что это сокровище морского царя, которое он подарил богатырю Садко-новгородцу. Новгородцы плавали далеко и даже добирались до поморья, до Холмогор.

Кто знает, может быть, Садко спрятал свои богатства в этом пруду. Хотя, конечно, тогда ещё здесь не было пруда, и место было пустое, и всё это выдумки.

Миша вздохнул, лёг на живот и стал смотреть на колыхающиеся в воде травы.

«И зачем это нужно сокровище? — подумал он. — Если бы я был Садко, я бы попросил морского царя, чтобы он позволил мне погулять по морскому дну. Я бы там всё как следует рассмотрел. Какие там травы растут на самом дне, и куда солнце уходит, когда оно вечером опускается в воду, и какие ледяные горы споднизу — гладкие или шершавые. Рыбы наловил бы полную пазуху и кита посмотрел бы, какой он чудо-юдо рыба-кит…»

— А я кита видел, — раздался вдруг совсем рядом чей-то хрипловатый голос.

Миша поднял голову и увидел неподалёку под деревом трёх мальчиков. Один был Мишин дружок и приятель, десятилетний Андрейка Шубный, и два других, постарше, незнакомые; Миша застеснялся чужих мальчиков и хотел было спрятаться, но Андрейка уже заметил его и замахал рукой. Миша нерешительно ступил несколько шагов. Тогда Андрейка потянул его за руку и усадил рядом с собой. Незнакомый мальчик, презрительно усмехнувшись, продолжал свой рассказ:

— Я его издалека увидел. Сперва подумал, будто качается на волнах тёмный остров и из чёрной скалы бьёт кверху вода. Струя высоко взвивается и падает вниз, рассыпается брызгами. А это не остров, а рыба-кит. Огромный — страх! Вот не соврать, на спине целую деревню можно выстроить и ещё останется место для выгона — коров пасти. А пасть у него будто ворота тесовые: такой вышины, такой ширины, целый корабль, распустив паруса, может заплыть.

— А ты не врёшь? — спросил второй паренёк и рассмеялся.

— Может, и прибавил маленько, ведь я его не мерил. На него издалека смотреть и то страшно. Подумать, такая громадина, а тоже играет, резвится. Хвостом по воде бьёт, из ноздрей воду кверху мечет…

— Эка невидаль! — небрежно прервал второй. — На кита издалека посмотрел! Мы этих китов промышляли.

— Уж ты промышлял! Тебя там не хватало! — обиженно возразил первый.