Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор [Повесть]

— Хорошо живёт в дядином доме, всем довольна. Михайло Васильевич её наравне с родной дочерью держит, и всем хозяйством она у него ведает.

Марья Васильевна заулыбалась, принялась угощать:

— Кушайте, дорогие гости!

— Благодарствуй, Марья Васильевна, мы и так сыты. Привезли мы Михайлу Васильевичу треску да морошку и в закупоренных склянках морскую воду, как он нам прошлый год наказывал. Михайло Васильевич наши подарки принял и много расспрашивал про родные края и про морские плавания. Велел нам опять быть к нему на другой день и в своей карете возил нас в адмиралтейство. Там всё адмиралы и генералы, и он нам приказал при них говорить, и опять нас расспрашивали про морскую воду, и когда-де она замерзает, и много ли льдов в Белом море, и про другие дела. А потом опять повёз нас к себе, и опять угощал, и всё про тебя спрашивал, Марья Васильевна, и про Мишеньку про твоего: как-то мой племянник и крестник растёт, велик ли вырос, понятлив ли?

Гости сидели так долго, что Миша на печи успел проголодаться и с горя задремал. А когда он проснулся, гостей уже не было. Мать с отцом негромко о чём-то беседовали. Матушка утирала слёзы платком. Миша спрыгнул, бросился к ней, но отец прикрикнул:

— Ты чего здесь делаешь? Тебе давно пора спать!

Матушка накормила Мишу, и он ушёл к себе и лёг. А на другое утро в доме начало твориться что-то необычное…

С утра Марья Васильевна пошла в подклеть [2] Подклеть — нижнее, нежилое помещение деревянного рубленого дома; использовалась как кладовая или, в зимнее время, как хлев для мелкого скота. , где хранились сундуки и укладки [3] Укладки — коробки, шкатулки, ларчики, в которых хранились вещи и одежда. . В подклети было темно, окон не было, свет падал через открытые двери. Марья Васильевна достала холсты, начала перебирать их — одни откладывала, другие убирала и наконец набрала столько свёртков, что едва поместились в руках. На лестнице они рассыпались, и Миша помог подобрать их, а Марья Васильевна жалобно улыбнулась и сказала:

— Это тебе на рубашечки.

Миша удивился, зачем ему на рубашки столько холста, что на целое приданое хватило бы. А Марья Васильевна разложила холсты на столе и принялась кроить. Потом вдруг, бросив холсты неубранными, опять ушла вниз и принесла станок, на котором ткут пояски.

— Почини, Миша. Станочек, без дела лёжа, рассохся. Я тебе поясок вытку.

Миша удивился, зачем ему новый поясок, когда старые ещё хороши, но ничего не сказал и стал чинить. Марья Васильевна села рядом и, сложив руки, смотрела на него. Потом вдруг поднялась и сказала:

— В последний раз мы с тобой так-то вдвоём сидим.

Миша побледнел, услышав страшные слова «в последний раз». То ли матушка больна, то ли сам он заболел и ещё не знает об этом? То ли собрались его женить на чужой, на взрослой девушке, не посмотрев на то, что ему всего восемь лет, раз уж он такой рослый и грамотный? Миша знал немало случаев, когда женили ребят лишь немногим его постарше. Наверное, поэтому и рубашки ему будут шить…

Внизу под горой стояло несколько карбасов, общая собственность деревни. Марья Васильевна и Миша переправились через реку и дальше пошли пешком. Миша очень любил эти долгие прогулки с матерью. Такие у них бывали занятные разговоры, столько вопросов можно было задать и получить на них ответ, а иной раз Марья Васильевна сказывала сказку такую длинную, что и на обратный путь хватало.

Но сегодня она шла молча и её милое лицо было так печально, что Мише стало не по себе. Вдруг она проговорила:

— Недолго тебе быть с нами.

Миша зарыдал. Он представил себе, что уже не матушка будет ласково приказывать, а чужая сердитая девушка будет на него кричать. Чужая семья в далёкой деревне примет его в дом, и будет он вместо батрака выполнять тяжёлую, не по силам работу и есть впроголодь.

— Не плачь, сынок! — воскликнула Марья Васильевна, а сама вытерла глаза рукой. — Чему быть, того не миновать. Мы с отцом долго думали и порешили, что лучше это, чем в море промышлять, плавать в бурю и непогоду, пока не потонешь в холодной пучине, как дедушка твой потонул.

— Маменька, — сквозь слёзы спросил Миша, — кого вы за меня посватали?

Марья Васильевна так удивилась, что слёзы сразу высохли на её щеках.

— Что ты, Мишенька! — сказала она. — У нас этого и в мыслях не было. Да ты же ещё молоденький, рано о женитьбе думать.

— Маменька, а как же Петьку женили двенадцати лет, Ванюшку соседнего — по десятому году…