Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Вскоре после возвращения из Тетерино в Вильно к Елене явились три монаха из Минского монастыря. По просьбе княгини игумен Геронтий подобрал пригодных для дальнего путешествия сильных и относительно молодых, не старше тридцати лет, искренне преданных делу служения Богу. Елена выставила непременное условие: чтобы один из них в прошлой, мирской жизни был шляхтичем. Он первым и представился Елене:

— Монах Дионисий в миру — сын брестского Каштеляна пана Незабытовского.

Монахов угостили обедом. Елена приветливо расспросила каждого из них о жизни в монастыре. Они, скорее всего по совету игумена, рассказали и о своей мирской жизни… Елена сказала монахам:

— Тебе, Дионисий, и твоим братьям я хочу поручить важное дело. Не скрою, трудное и опасное… Вы подумайте, готовы ли вы послужить нашему Господу Богу… Может быть, рискуя даже жизнью… Но мы, указала княгиня на отца Фому, доверяем вам: вы не один год вместе преломляете хлеб…

Затем она поручила монахов покровительству Фомы и посоветовала им отдохнуть, посетить виленские православные храмы.

Отправив монахов, Елена и Фома почти всю ночь зашивали драгоценные камни и жемчуг в монашескую одежду. Фома, как заправский сапожник, вмонтировал ценности в специальные углубления в каблуках сапог. Елена хотела передать на Афон и знаменитую жемчужину, купленную отцом у крымской ханши, но Фома отговорил:

— Пусть эта ценность останется в княжестве… Можно завещать ее любому из православных монастырей, где она может надежно сохраниться, или Пречистенскому храму здесь в Вильно. Если она когда-то принадлежала твоему прадеду Дмитрию Донскому, то тем более она должна остаться на Руси…

Елена согласилась.

Через день Фома снова привел Дионисия к Елене. Перекрестившись на образа и низко поклонившись Елене, монах сказал:

— Мы готовы, матушка, исполнить свой долг и твое поручение…

— Вы знаете, что после захвата турками Константинополя Афонские монастыри на Святой горе, эти молитвенницы всей Вселенной, оказались в бедственном положении. Московские духовные и светские власти оказывают им и особенно русскому Пантелеймонову монастырю значительную помощь. Но ее, как известно, никогда не бывает довольно… Поэтому я вместе с отцом Фомой решили просить вас отвезти праведникам Афона наше посильное пожертвование… Передать их можно, смотря по обстоятельствам или Пантелеймонову монастырю, или Ватонедскому… Смотря по их достатку, который вы увидите на месте…

Монах в знак согласия молча склонил голову…

— Наши дары, — вступил в беседу Фома, зашиты вот в эту одежду. Он взял лежавшие в углу на стуле рясу с подрясником, камилавку и сапоги и разложил их на столе перед монахом. Деньги и драгоценности зашиты в них неприметно, да и сама одежда поношенная. Так что, надеемся, ничьего внимания к вам, паломникам, она не привлечет.

Но главные ценности зашиты в этом нательном поясе, — сказала Елена и достала из ящика стола широкий мягкий матерчатый пояс. — Его, конечно же, снимать с себя нельзя ни в коем случае.

— А как же братья, что пойдут со мной? Будут ли знать они об этой главной цели нашего паломничества?

— Они должны считать, что вы везете наше послание…

Назавтра, 6 сентября, в день Воспоминания чуда Архистратига Михаила, Фома провожал монахов в путь. Добираться до Афона они должны были через православные страны — Молдавию, Болгарию и далее в Грецию. Прежде чем тронуться в столь долгое и опасное путешествие, монахи произнесли в Пречистенском соборе молитву Архангелу Михаилу от видимых и невидимых враг:

— О святый Михаиле Архангеле, светлообразный и грозный Небесного Царя воеводово!.. О грозный воеводово небесных сил… Помилуй мя, грешнаго, требующего твоего заступления, сохрани мя от всех видимых и невидимых враг… О всесвятый великий Михаил Архистратиже! Не презри мене, грешнаго, молящегося тебе о помощи и заступлении твоем в веце ее и в будущем, по сподоби мя тако купно с тобою славити Отца и Сына, и Святаго Духа во веки веков. Аминь.

Хотя Елена и не пользовалась уже бывшим влиянием при дворе, тем не менее Сигизмунд хорошо относился к ней. В благодарность за поддержку, оказанную ему при восшествии на престол и при заключении мира с Москвой. На все запросы московского государя, брата королевы Василия, не притесняет ли Сигизмунд интересы его сестры, король отвечал, что держит ее в чести. Но жила королева и великая княгиня вдали от двора, опасаясь притеснений от пропольски настроенных католиков, защититься от которых она уже не могла.