Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

«Вы останетесь здесь, милый Нефе, и будете играть в нашей часовне на органе в честь нашего отечества и во славу божью».

Правда, жалованье он выплатил за три месяца вперед, но в дальнейшем уже не заботился о своем верном служащем. Деньги тогда быстро обесценились, ведь война и дороговизна — родные сестры. Потом французы заняли всю Рейнскую область, и дороги в Германию оказались перерезанными. Нефе оказался в бедственном положении. Только недавно он дал знать, что вырвался из Бонна и едет в Дессау. Там он устраивается пока в театре…

Людвиг так глубоко погрузился в воспоминания, что совершенно потерял представление о происходящем. Его вывел из этого состояния толчок под ребро. Одновременно послышался резкий голос, говоривший по-итальянски:

— Attenzione, attenzione, [6] Attenzione (итал.) — внимание. господа аплодируют вам! Квинтет кончился. Кланяйтесь же, черт возьми!

Глаза Бетховена широко открылись от удивления, он огляделся вокруг.

Знатное общество обратилось к композитору. Понукаемый Сальери, Людвиг поднялся, выступил вперед и поклонился. Только теперь его мысли окончательно возвратились с берегов Рейна. Действительность вернула его из далекого путешествия.

Лихновский попросил пастора Елинека, чтобы он сыграл одно из своих сочинений. Пианист охотно согласился. В эту минуту Бетховен наконец понял, для какой цели он приглашен сегодня. Как теперь поступить? Уйти? Но тогда скажут, что он, Бетховен, испугался состязаться с Елинеком. Елинек знал определенно, на что он шел. Если Людвиг уйдет, тот припишет победу себе.

Худощавый, подвижной пастор был не легким противником. Его высоко ценил Моцарт. Вечно всем недовольный Сальери и тот говорил о нем уважительно. Был известен он и как сочинитель. Особенно славились его вариации на темы Моцарта.

Как раз одну из них он и разыгрывал сейчас — нежно, старательно, без единой ошибки.

Потом у рояля его сменил Бетховен. Он заиграл одну из своих фортепьянных сонат, которая год назад была напечатана с посвящением Гайдну. Он выбрал для исполнения сейчас самую трудную, сонату c-dur, сочинение виртуозное.

Аплодисменты, раздавшиеся вслед за последним ударом пальцев Бетховена, были более горячими, чем после игры Елинека, но глаза слушателей вопросительно перебегали от одного пианиста к другому. Все знали, что настоящая борьба впереди. Оба должны были сыграть импровизацию на тему, заданную слушателями. Это значило сыграть вещь, полную неожиданных музыкальных идей и технических трудностей.

Елинек подошел к роялю и поклонился. В его поклоне, слишком уж глубоком, проглядывало смирение. Однако в мимолетной улыбке чувствовалась уверенность в легкой победе.

— Не будет ли любезна очаровательная хозяйка дать мне тему и я попытаюсь развить, насколько мне позволят мои слабые силы, — произнес он тихо.

Лихновская назвала песнь из оперы Сальери «Ассурбанипал». Это был знак внимания присутствующему здесь итальянскому композитору. Несколько человек зааплодировали, и довольный Сальери вскочил и живо раскланялся. Жесткая линия его рта на мгновение смягчилась улыбкой.

Композиция зазвучала в нескольких тональностях, в разной окраске, в разных регистрах. Однако в игре пианиста не было своеобразия. Он не внес в исполнение ничего своего. Когда он кончил, хлопки были доброжелательными, но не слишком долгими.

Настала очередь молодого пианиста.

Когда Бетховен вышел вперед, было ясно, что он в эту минуту не видит ничего перед собой, кроме ряда белых и черных клавиш. Мария Кристина подошла к роялю и, присев, сыграла несколько тактов из квартета Гайдна. Старый маэстро ответил на это проявление внимания к нему улыбкой и учтивым кивком.

Бетховен уселся и подождал, пока утихнет шум. Потом рояль заговорил. Гайднова тема начала преображаться под руками пианиста. Минутами казалось, что это не один виртуоз играет на инструменте, из которого он способен извлекать одновременно более десяти тонов, а что под его управлением звенит и грохочет целый оркестр. И в этой буре звуков его руки скользили с удивительной легкостью. Его руки знали свое дело!

Какие это были пальцы! Они больше походили на пальцы чернорабочего. Сравнительно короткие и широкие, с подушками на концах от бесчисленных упражнений. Тем не менее они умели извлекать звуки нежные, как мерцание звезд…

Однако больше всего он захватил присутствующих глубиной музыкальной темы, страстным прочтением каждого такта, искренностью и необычайной силой чувств. То он захватывал своих слушателей весельем так, что все блаженно улыбались, то повергал их в такую скорбь, что кое-кто готов был разразиться рыданием. Он обращался с их чувствами как волшебник, внушая им по своему усмотрению то трогательную нежность, то героический подъем духа.