Татьяна Харитонова - Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне

Вечером, когда все дела были переделаны, банька истоплена, дети перемыты, Нюша надела бабушкино ожерелье, увидела свое отраженье в темной глади воды в ушате, подмигнула:

— Не горюй!

Утро тихо вошло в комнату. Бабушка тихонько хлопотала в кухне.

Доброе утро, бабуля!

— Доброе. Выспалась?

— Выспалась, в храм пойдем?

— Пойдем, собирайся.

— Только вот юбки у меня нет. В джинсах?

— Нет, негоже.

— А почему, бабушка, нельзя в брюках? На западе в костелах женщины, в чем хочешь, да еще и сидят.

— В чем хочешь — это в миру. А в храме — свои законы.

— Зачем?

— Ну как? Ты же к Богу приходишь? Вот если к тебе в гости кто-то придет и начнет вести себя, как захочет — хорошо это будет? Нет, ты такого гостя врятли еще раз позовешь. Еще и обидишься. Но Бог всемилостив, он принимает каждого. Другое дело, в храме ничто не должно отвлекать от главного — от молитвы — разговора с Богом, а наши наряды там ни к чему.

— Я видела, как в храме тетенька ругала девушку в джинсах и майке. Лето, жара, а ей захотелось в храм зайти, свечу поставить. Разве можно ругаться? Она ведь больше и не зайдет, побоится.

— Если умная, не побоится, посмотрит, как нужно одеться и придет.

— Побоится. Поругали, кому захочется еще раз. Первый опыт знаешь, какой сильный?

— Да, согласна. Бабушки у свечных ящиков иногда излишне строги. Но здесь проверяется еще одно качество — смирение. Она ведь, бабушка, жизнь прожила, и наверняка — нелегкую, что же сразу обижаться? Улыбнись, попроси прощения и увидишь — самая строгая бабушка улыбнется в ответ. А то — не приду больше. Разве можно?

— И все-таки я про брюки. Времена меняются. Сейчас в брюках много женщин. Удобно. А из-за этого в храм не зайти?

— Да зайти то можно. Первый раз, ну второй, ну пятый. А потом и сама не захочешь. Это так. В храме память просыпается. В брюках женщина никогда не ходила на Руси, во время татаро-монгольского ига в штанах иноземки скакали на лошадях, землю разоряли, отсюда к брюкам на женщине такое предубеждение. Да и неженственно это. Парням это не нравится. Они не говорят, конечно, но на уровне генной памяти для мужчины девушка в юбке безопаснее, она на мужчину не похожа, то есть на врага.

— Поняла, бабушка. Если рядом женщина в брюках — она скорее товарищ, может враг — в подсознании, но никак ни любимая? Прикольно, я и не думала.

— Точно. На Руси разводов практически не было. А сейчас?

— У нас в классе половина без пап…

Монастырь был белый — белый, как снег, как зимнее небо, тихо и умиротворенно взирающее на колокольню, купола, луковицы храма и трапезной. Вокруг спали большие мохнатые ели в добротных мягких шубах. И только зеленые лапы выглядывали из рукавов, всем своим видом молвя: разве может быть нам холодно здесь, возле монастыря, где все пропитано теплом Божественной любви?

Нюша с бабушкой вошли в калитку. На стене с иконы на них внимательно взирал Герасим Болдинский, словно спрашивал:

— С чем пришли: с унынием, гордыней, сомнением? Или еще, какой тяжкий груз лежит на ваших сердцах?

Бабушка поклонилась, тихо прошептала:

— Здравствуй, батюшка Герасим. С внучкой пришла. Анной зовут. Моли Бога о нас.

Нюша точно, как бабушка, сложила пальчики щепоткой и перекрестилась. Все было чудно и непривычно: эта торжественная тишина, этот нетронутый белый снег — такого в городе не увидишь, эти молчаливые деревья. Они прошли по тщательно выметенной, выложенной плиточкой дорожке на монастырский двор. Справа белел небольшой яблоневый сад. Нюша представила, как красиво здесь в мае, когда вместо холодных снежинок на ветвях расцветают бело-розовые цветы.

— Бабушка, придем сюда в мае?

— Даст Бог, внуча, придем, конечно…

Литургия была торжественной. Пели монахи, горели свечи. Людей было очень мало. Монахи, насельники да группа паломников из Смоленска. Храм был очень красивым. Колонны поддерживали расписанные фресками потолки. Нюша, не отрываясь, рассматривала картины из жития святых. Справа от алтаря покоились мощи Герасима Болдинского.

— Бабушка, можно к мощам?

— Можно, приложись обязательно. Благодать великая от молитвенника за Смоленщину нашу.

Нюше было боязно, вдруг что-то не так сделает, не так подойдет. Бородатый монах с удивительно добрыми глазами почувствовал ее робость, улыбнулся:

— Не бойся, подойди! Батюшка Герасим детям особенно рад.

Нюша подошла, приклонила колени, зашептала сокровенное: