Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Ты права, конечно, моя верная, – помолчав и не поднимая глаз, проговорил хан. – И хорошо, что подумала об этом и сказала. Но как, почему до сих пор не подумал я? Наверное, от недосуга, от усталости тоже. Откладывал всё это, признаюсь, ждал, когда подрастут как следует сыновья, проявят себя в настоящем деле… И понимаю теперь, что зря, что надо бы раньше с этим определиться. Сколько у меня советников, и ни один из них не надоумил… Даже Борте, мать моих четырех сыновей, старшая из вас, ни разу ничего не сказала мне…

– Не надо, не говори так… Если даже и видят, понимают, то все равно трудно сказать такое человеку, который находится еще в полной силе и мудрости, здоров и крепко держится на ногах… Кто осмелится?

– Но ты же вот сказала…

– Да и мне такое нелегко далось. И теперь, когда я высказала это, мучившее меня несколько лет, которое обдумывала столько дней и ночей… нет, наконец-то легче мне стало. – Усуй вздохнула. – А решение, конечно же, только за тобой.

Было над чем задуматься хану после этого разговора в долгой дороге на запад. Да, ему уже исполнилось ныне пятьдесят, старшие сыновья стали взрослыми, а он, перегруженный повседневными заботами, всё никак не удосужится исполнить завет старого тэнгсика Чархая: иметь долгие, с заглядом далеко вперед, мысли, думать о грядущем. А это плохо – ох, как плохо…

Как бы там ни славословили его победы и свершения всякие льстецы, уже называя его земным богом, и как бы далеко не простиралось его могущество и железная воля, – но он всего лишь смертный человек с немалым, но все-таки ограниченным умом, по рукам и ногам связанный многочисленными обязанностями и условностями, у которого истинной свободы действий меньше, пожалуй, чем у черного нукера… И как мог настолько затуманиться его мозг, забыв о простейшей предусмотрительности, забыв о самом важном? А ведь он, в сущности, просто человек на коне, с которым может случиться все что угодно. При переправе вброд через одну из многочисленных горных рек, допустим, под ним споткнется лошадь и он упадет в ледяную воду, простудится, заболеет и… Здоровье его совсем не железное, он-то это знает. Из тех вон зарослей обочь дороги может сорваться со звенящей тетивы мэркитская длинная стрела с зазубренным и намазанным рыбьей тухлятиной наконечником, выпущенная молодым и отважным зорким нукером, гордостью своего рода, и что ей лучшие наборные латы и китайская кольчуга, когда целит она прямо в горло… Невидимая и неуследимая, бродит по степям чума, выкашивая порой, опустошая целые племена, станы их, оставляя осиротевшие, дичающие без человека табуны и отары в окрестностях; а заразиться ею или еще какой неведомой хворью, говорят, можно даже на привале, присев на прибрежную травку… И как тогда быть им всем, оставшимся без него? Какой случайностью и который из четырех старших сыновей сядет на его место… Да и надолго ли сядет? И подчинятся ли ему с должной покорностью и верой, верностью остальные, согласятся ли в душе? Или как после Джэсэгэя разбредутся на все четыре стороны, мечтая каждый о своем полновластии в своем собственном, пусть и невеликом улусе? Жажда власти – о, это бешеная сила, если дать ей волю…

Ужас, какой даже и представить себе он не позволяет сейчас, налагает на это полный запрет. Но не наложишь запрет на своеволие людское – после себя…

Наверное, скорее всего на ханский ковер сел бы Джучи, как старший; но слишком уж добр, а в переходное время это опасно, может не удержать поводья. И будет мешать его близорукость, привычка придавать слишком большое значение мелочам, распыляться на них, усложнять самое простое – далеко не всегда видя главное, сложное.

Про Чагатая и говорить не приходится… Слишком вспыльчив, жесток и не умеет, да и вряд ли хочет думать. Такой гневливый и дурноватый правитель очень скоро восстановит против себя всех тойонов… Нет, ему, сварливцу и придире, лучше поручить следить за порядком в Иле, соблюдением законов, подавлением всяких проходимцев.

Третий сын Угэдэй приветлив, разговорчив, имеет редкий дар уговорить любого несговорчивого упрямца. Ко всему имеет способности, быстро думает, легок на подъем, на дело. Только вот не обладает глубокомысленностью Джучи, его пытливым умом. К тому же мягковат нравом, про таких говорят, с пушинкой сравнивая: дунешь – улетит прочь, втянешь воздух – тут окажется… Впрочем, нет, не так уж он и легковесен. Можно ли такого ставить правителем? Можно, если бы прибавить ему немного жесткости и неуступчивости Чагатая…