Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Ордой-тойон, опершись левым локтем на меч, воткнутый в талую землю наподобие посоха, стоял и смотрел, как челядинцы разбирают его сурт. Лицо виделось пустым, а взгляд – неподвижным: он, не размышляя, вклинивался в ход боя и сечи. И в тайну ханских слов не пытался вникать даже на длину воробьиного носика. Боясь выдать лицом смятение и тревогу, он словно оцепенел.

– Гур хан! – встряхнулся он, увидев Джамуху уже в шаге от себя, и попытался спрятать меч в ножны.

– Отойдем в сторону, – сказал Джамуха, не дожидаясь конца бестолковых движений воина.

Встали на сухой валежник лицом друг к другу. Помолчали: младший, ожидая слова, старший, не зная, с чего начать.

– Я назначил тебе лучший мэгэн, – сказал Джамуха и замолчал снова, присаживаясь на валун. – Перейдете через Алтайский хребет и выйдете к устью реки Ийэ-Сай… Там много безлюдных мест… Береги сестру, как зеницу ока: она единственный на моем веку дорогой мне человек… Назвал бы счастьем своим, да вроде – горе мое, назвал бы горем, да вроде – счастье мое! Не оставляй ее одну на склоне лет, старайся с местными жить мирно. Если начнет тлеть – не доводи до пожара: или улаживай миром, или кочуй подальше. Избавляйся от сеющих сомнения и страх, обнаруживай их загодя и руби головы беспощадно, ты отныне – глава ставки. Советуйся со всеми, а решения принимай сам… Говори!

– А ты? – мальчишкой стал вдруг грозный Ордой-тойон.

– А я, батыр, порыскаю по горам Алтая: настают темные времена, но эта тьма не укроет нас добром – нужны надежные схроны. Послушай еще: в обшитой кожей арбе – три переметных сумы… В них золото и драгоценные камни. И еще: если настанет крайняя нужда, то Ача-хотун, твоя сестра, знает три места, где я положил клады. Но более всего дорожи войском. И последнее: не надейся, что я приеду да разберусь, да рассужу… Не жди. Все оставляю на твое разумение… Говори!

– Сколько сюнов ты берешь с собой, гур хан? – глядя на столь знакомое с детства лицо брата, друга и отца, которого нужно в один миг лишиться, спросил Ордой-тойон.

– Я беру два арбана.

– Два арбана?!

– Да. Два арбана. Небольшой группой легче и быстрее перемещаться.

– Когда уходите?

– После четвертого чая.

Замолчали, глядя в лица друг друга, и молчание становилось тягостным.

«Я сказал…» – услышал Ордой-тойон и ответил:

– Ты сказал, я услышал…

Затем в низком поклоне стоял до тех пор, пока из пределов видимости не исчезла спина гур хана.

…Зима минула на диво незаметно.

Мужчины не баловались мелкой охотой и рыбалкой, как обычно, а от мала до велика словно срастались с лошадьми, упражняясь в скачках и стрельбе из лука. Этой зимой многие попротерли свои кожаные штаны о конские спины, но неустанные женщины и проворнорукие старухи все мяли и дубили, скоблили и сушили кожу для новых сапог, штанов, кроя и прошивая их нитями из крепких и гибких сухожилий; они чинили повозки и рожали детей, чтоб было кого возить в этих повозках, кроме все прибывающего скарба, войлоков и суртовых опор; они оставляли мужчинам время для того, чтобы те, поупражнявшись в военных тонкостях, вечерами могли поесть мяса у очага, обглодать вкусные кости и, высосав из них мозги, бросить кость урчащим собакам, что охраняют стада и помогают в охоте…

О, если б мог Тэмучин оборачиваться орлом и улетать за черту песчаной пустыни, чтобы знать, к чему готовятся джирджены-нучи, кара-китаи и онгуты, живущие там! Тьма незнания страшней, чем слепота глаз, а ведь если предположить худшее, то с четырех сторон могут навалиться на него четыре великие силы: после победы над Тайан-ханом волны слухов раскатились на все четыре стороны, а их откатом доносило: «Нужно удавить Тэмучина и его войско, пока они не натворили больших бед и не окрепли…»

Но куча камней иногда тянет больше, чем большой валун: у Тэмучина был Джэлмэ, а у Джэлмэ – его тайные соглядатаи и разведчики, в основном, в облике крупных и мелких купцов. Дела ближних и дальних соседей не были тайной для Тэмучина, так же, как и намерения шатких союзников, которые проведывал большой хитрец чербий Сюйкэ, видящий во тьме и слышащий, как далеко в степи проклевывает яичную скорлупу птенец перепелки.

Однако прошло три зимы, и чербий Сюйкэ ни разу не насторожил Тэмучина известиями о смуте среди найманов. Они постепенно растворялись в порядках Тэмучинова крыла. Они преследуют Кучулука в составе тюмэна Джэбэ, а в тюмэне Сюбетея аж три мэгэна найманов гонятся за мэркитами, но мэркиты – чужаки для них, Кучулук же – единственный и законный после Тайан-хана вожак. Понимая эту слабину, Тэмучин хотел было остеречься от доверия к их благонадежности и передержал их в глубоком тылу, сами найманские тойоны возроптали: не надо жалеть их животы, коли встали в строй… Да разве о жалости идет речь?