Николай Лугинов - По велению Чингисхана

И весь он, как горящее от удара молнии дерево, был охвачен огнем раздражения, когда ему передали, чтоб зашел к матери на ужин. Ума его хватало, чтоб понять: ешь ужин и думай, кому сужен.

Однако пошел, бренча неслышимо бренчащими бубенчиками ханской свободы. Надо идти. Мать есть мать. Против ее воли и хан бессилен.

– Какая нужда? – спросил Тэмучин, входя в сурт матери, как во владения рыси.

Но Ожулун по-кошачьи неслышно двинулась к нему, обняла и он почувствовал на своем горячем лбу прикосновение прохладного носа матери: она гладила его по голове и обнюхивала, как в давнем детстве.

– Ох-хо-хо, – размягчаясь, только и вздохнул сын.

Ожулун налила кумысу в золотую чашу и позвала его:

– Садись со мной рядом, Тэмучин… Не сверкай глазами – здесь врагов не отыщешь, как ни старайся… Разве Мухулай тебе враг? Войди, Мухулай!

Явился из тьмы Мухулай, встал и потупился.

Явился и Джэлмэ и стал озирать стены сурта, будто видел их впервые.

Тэмучин, выигрывая время, медленно выцедил кумыс, утерся рукавом халата.

– Хороший кумыс! – сказал он. – Помнишь, Мухулай, как тебя лягнула кобылица около третьего часа дня?

Давно это было… Все правильно сделал Мухулай-подросток: натянул меж двух кольев веревку и привязал к ней жеребят тех кобылиц, которых надо подоить. Одна, вороная и горячая, все не давалась, пряталась за других, а в конце концов приложилась копытом к худому плечу Мухулая так, что он кувыркнулся через голову и расплескал уже надоенное молоко.

– Помню-помню! – с готовностью отозвался Мухулай, и колени его перестали трястись. – Надо было, чтоб жеребенок ее пососал… Она б тогда не того, она б меня не тронула…

– А ты помнишь, как ты за ней с копьем по степи гонялся, убить хотел? – продолжал Тэмучин.

– Хе-хе! – засмеялся Джэлмэ. – Хэ-хэ-хэ! Хорошо, что не по голове!

– Вот я и говорю! – повысил голос Тэмучин. – Вот я и сомневаюсь: а не по голове ли она его тогда приласкала?!

– Нет, нет! – замотал головой Мухулай. – По плечу, по плечу, хан: ты же сам видел!

И Джэлмэ поспешил поддержать:

– Если бы по голове – укатилась бы в степь голова!

– Хорошо… Значит, он в своем уме, – облегченно вздохнул Тэмучин. – А ты, Джэлмэ? Тебя бешеная лисица не искусала часом?.. Опять меня сватать пришли?

Вмешалась Ожулун:

– Ты зачем это так яришься? К чему на слуг своих верных без причины страх нагоняешь? Погляди: у них все поджилки ходуном! Один нищий харачай делает, что хочет: у него воли хоть отбавляй, да кроме воли нет ничего! – она говорила, словно железо чеканила. – Никто не собирается встревать в твои военные тайны и дела! А вот на ком жениться – это не только твое дело, это обычай предков, это жребий хана!

Тэмучин глянул на Борте – плечи ее тряслись.

– Не плачь, Борте! – повысил голос Тэмучин.

– А я не плачу! – повернула лицо к огню старшая жена, она смеялась.

– Тогда не смейся! – клокотала ярость в его груди. – Иди отсюда!

Но Ожулун рубанула ребром ладони теплый воздух сурта, как бы пресекая уход Борте, и та, уже вскочившая, изготовившаяся к бегству, опустила глаза и сама опустилась на войлок.

– Где это видано, чтоб родовитый хан выбирал себе жену, как боевую лошадь? Твоя судьба определена Всевышним Богом-отцом, затем Господом Джылга-ханом… И они, я думаю, не испрашивали у тебя совета, где тебе родиться: среди джирдженов или среди монголов. Так?

– Да уж, – он поглядел на донышко пустой чаши.

Ожулун взяла из его рук чашу, наполнила ее кумысом и вернула, говоря на ходу:

– Мы – это я, твоя мать, Борте – твоя старшая жена-хотун и два поверенных – Джэлмэ и Мухулай решили взять Гурбесу-хотун к себе в ставку. Прежнее ее положение, ее высокий чин обязывают нас лишь воздать ей должное. А тебе ее никто навязывать не собирается.

– Пхе! – недоумевая, Тэмучин хотел скрыть это. Он плеснул глоток кумыса в огонь, отпил из чаши и засмеялся так, что кончики усов западали в широко раскрытый рот, а на снеговой белизне зубов забликовало пламя очага.

Соратники тоже хохотали, и головы их отбрасывали тени, которые метались по стенам сурта, как колотушки для сбивания кумыса.

– Довольно веселиться! – успокоила их Ожулун. – Вы воины, а не весенние девицы! Замолчите!

И когда смех выдуло из сурта словно сквозняком, продолжала:

– Теперь, хан, мы сильны как никогда и нам нет нужды в кэрэитах – они готовы растерзать своих, как стая стервятников своего слабого! Пусть знают место – мы отдадим Ыбаху-хотун заслуженному воину Джаргытаю! Она коротка умом для своего нынешнего положения, для того, чтобы зваться хотун. Это будет осаживать и других своенравцев, их немало. Согласен?