Иван Арсентьев - Буян

«Ишь ты, подпевала!..» — покосился на нее Евдоким. А она, закончив хлопотать, присела за стол, как хозяйка, пододвинула тарелки свекру, брату.

— Ну, выпьем за встречу, сваток? — поднял Силантий стопку с добрый стакан. Чокнулись втроем. Евдоким опрокинул желтую настойку, от которой дух захватило, и набросился на молодую, пунцовую редиску. Силантий тут же налил по второй.

— А теперь чтоб стоял подольше туман в голове: думать просторней, и на душе вольготней. Дума за нас думать не станет…

— А вы против Думы? — спросил недоверчиво Евдоким, утираясь рушником.

— Что мне проку в той Думе? С царем советоваться, как с народа три шкуры драть? Так это и без советов умеют… Дума, сваток, это так… Чтоб говорили в одном месте — виднее будет, кто языком машет. А в случае нужды и разогнать легче. Булыгин — голова, себе на уме, да и мы не лыком шиты. Ни к чему нам вся эта обедня…

— Ну, не поверю, чтобы вам безразлична была политика.

— Каждому свое: один пряники печет, другой блох дрессирует… — сделал Силантий гримасу.

«Ишь ты! Остряк сваток, а куда клонит — не поймешь», — подумал Евдоким и, чтобы переменить разговор, повернулся к сестре. Арина сидела прямо, откинувшись на высокую спинку стула, груди и живот ее как-то вызывающе торчали. Она пошевеливала губами, но участия в разговоре не принимала, как то и положено почтительной снохе. Силантий, между тем, продолжал поучительно:

— Умный хоть от похорон, хоть от свадьбы, а пользу свою получит…

Голос у Силантия тяжелый, медлительный. Евдокиму показалось даже, что он умышленно притормаживает свою речь, выбирает такие слова, которые производили бы впечатление.

— Дворянчики трещат по всем швам, рассыпаются, как старые кадки. Без дыма горят, вроде нашего господина Матюнина. Туда им и дорога. Не на них Россия держится.

— Это верно, — подтвердил Евдоким, будучи почти уверен, что Силантий скажет: «Россия держится на таких, как я». Но тот, небрежно махнув натруженной рукой, вздохнул: русский барин ленив. И вообще…

— А вы-то кто, не русские?

— Какие мы русские? Мы самарские! Каторжники дела своего. У нас жилы трещат! Вот Михешка — тот да, русский… Его медком не корми, дай только вволю рыбку половить да помечтать в холодочке. Вот бы в министры кого! В самый раз. У тех тоже ума на полушку, зато подати-налоги драть горазды. Задушили нашего брата мужика во как! — сжал он огромный корявый кулак. — А куда все идет — никому не ведомо.

— Выходит, парламент нужен? Конституция? Революция? — спросил Евдоким, усмехаясь криво. Силантий взял поджаристую горбушку хлеба, повертел в руке, любуясь, вгрызся с хрустом в нее острыми желтыми зубами и, разжевывая, сказал:

— Революция — вещь полезная, нужная.

Это было так неожиданно, что Евдоким не сразу спросил:

— Чем полезна?

— Давно пора выморить клопов-насекомых… Насосались, хватит!

«Гляди ты, какой!.» — И опять Евдоким не сразу нашел, что сказать. Силантий словно опрокинулся перед его глазами.

— Вам-то зачем революция? — воскликнул он, чувствуя закипающее в груди раздражение. — Мужик бунтует — у него земли нет, рабочий — против хозяйского угнетения, а вы?

— А мы сами хозяева, и земли у нас много ли, мало ли, а есть, да только ходу нам нет. Нету нам разворота, сваток любезный.

Евдоким пожал плечами.

— Вот вы сказали: «Умный хоть от похорон, хоть от свадьбы, а свою пользу получит…» Что же за польза вам от того, что мужики разгромят повсюду именья? Что вам от этих «похорон»?

Силантий усмехнулся с превосходством, подался вперед, поднял вверх заскорузлый палец:

— Чистая польза, сваток. Матушка землица к нам идет. Идет! И некуда ей деться.

— Мужику все равно, чья она, земля: графа ли Орлова-Давыдова или крестьянина Тулупова — одинаково шерстить будут, — возразил Евдоким.

— Ну, нет. Этого не будет. Зачем? Я им свою землю в аренду отдам. Сколько захотят! И по божеской цене. Всем хватит. Какой же дурак станет пакостить в собственный карман?

«Вон куда ты завернул! — сказал себе Евдоким, выслушав объяснение. — Уж не тебя ли имел в виду Лаврентий Щибраев, когда сказал позавчера озабоченно: «А не получится ли так: мы — революцию, а нам — фигу? Ни крестьянам земли, ни рабочим фабрик?»

И словно подтверждая опасения Щибраева, Силантий внушительно припечатал:

— Революция нам на пользу, пусть голоштанники с барами подерутся — в выигрыше будем мы, хозяева! Справедливо? Справедливо! Так выпьем за справедливость!

— Если это справедливость — выпьем, — поднял стопку Евдоким.