Иван Катавасов - Блаженство по Августину

С тех пор Демафил стал Гинемахом, а пищу или молоко принимает только из мужских рук. Хозяину по-собачьи предан и способен защитить его не хуже сторожевого пса, что и доказал достоименный кот пару раз — ночной порой в Каламе и в Картаге.

У конюшен храбрый кот Гинемах приостановился, ушастой головой покрутил в сомнении. Лошадей, принимавших его за дикого хищника, он рассудительно берегся, под копыта не лез, а дружеские отношения расчетливо поддерживал только с вороным епископским жеребцом Коммодом, оттого что ездил у него на загривке. Опять же, если хозяин не берет на поводок, значит, ему там не место и кобылье молоко не про его честь. И от жеребят лучше держаться подальше — люди и лошади страшно раздражаются, когда он безо всякого вам коварства ходит кругами поблизости от лакомого лошадиного потомства…

Погрузившийся в размышления о скотьих повадках Аврелий шагнул из солнечного весеннего утра в сумрак конюшни… и резко отбил посохом удар, направленный ему прямо в грудь. Едва глаза приспособились к полутьме, увидал Ихтиса, поигрывающего виноградным жезлом центуриона и услыхал насмешливую похвалу:

— Вижу, мой славный ученик бдительности не теряет, изнеженным эпикурейцем покуда не обернулся в ученых занятиях.

— Ох не бережешь ты мнения о кротости и смирении имярек достохвального епископа, Ихтис. В пастыря мирного, церковного пестом военным целишь, пугаешь.

— Извини, Аврелий, за центурионские замашки. Привык, знаешь, разное воинство в напряжении держать и учить. Как ближних своих, строго и по-отечески. Прости, прелатус.

— Да я не во гневе, центурион, службу твою понимаю. К тому же разогнал ты всех — так мне, беспечному, видится.

— Твой Коммод опять буйствовал, ровно неукротимый Букефал царя Александра. Пришлось конюшенных рабов восвояси отправить. Они, скоты, и рады не стараться, не трудиться.

— Раз так, сам-один поработай, помогай достопочтеннейшему епископу Августину его боевого коня обихаживать. Не в службу, а в дружбу, мой добрый Ихтис.

— Почту за честь, Аврелий.

О Гинемахе все замечающий центурион Горс Торкват тоже позаботился. Сходил в соседнюю конюшню, принес большую плошку с вечера надоенного кобыльего молока. Вернувшись, ветеран получил давно ожидаемое задание от епископа.

— Ты, надеюсь, слышал, мой Армилий. Вчера Каркион с намеком жаловался на новую партию рабов-иудеев из палестинского Декаполиса. Христа Спасителя хулят, плюют-де нечестиво на святой знак мук Христовых.

Полагаю: они — из какой-либо секты назореев, елкасаитов или того хуже — евиониты. Входить в богословские собеседования с нищими умом нам ни к чему, коли Бог их оставил великой милостью Своей, наказав рабством и подневольными трудами. Но небольшая острастка кичливо безумствующим иудеям, не признающим Иисуса Христа, Господа нашего, Сыном Божьим, думаю, пойдет на пользу. Заодно и прочим чванливым потомкам Евера урок смирения и любви к иноплеменным ближним своим следовало бы преподать.

Моим именем возьмешь два-три десятка кавалеристов из Тевесты. За три часа до полудня окружите с нашими контуберналами еврейское поселение сальтуса. Проведете в домах тщательный поиск еретических писаний, обыскать всех и вся. Все книги и свитки ко мне на просмотр.

Синагогу не крушить и не жечь. Домашний скарб поселян не портить, скотину и птицу не резать, поселянок не увечить.

Коль скоро найдутся какие там ни есть бесхозные ценности, разделишь по справедливости и по рангу. Притворно нищенствующим евионитам и назореям сокровища земные не по чину иметь, собирать.

— Где моль и ржа их истребляют, воры подкапываются? — зло усмехнулся центурион.

— Не кощунствуй, сын мой, — одернул центуриона епископ. — Евиониты и назореи благотворительное богатство в людские пороки облыжно зачисляют, под стать разбойным киркумкеллионам. Да и другие евреи о блаженной бедности ораторствуют без меры, ханжествуя лицемерно, точно гистрионы театральные. Вы же, воины мои, этим трагедиантам и доставите такое вот земное блаженство без лицемерия и лицеприятия.

Ровно в полдень всем нашим добрым контуберналам быть у меня к малой обедне в атрии. Должное богослужение для остального христианского воинства я проведу в повечерии.

— Mнe послушание и повиновение, святейший прелатус Августин!

От конюшен епископ прошествовал в поварню, в простоте отведал свежесваренной сдобренной оливковым маслом густой бобовой каши с овощами и пряными горными травами. Насытившись немудреной пищей, предназначенной для рабов, освятил пышные пшеничные хлебы, с ночи доспевавшие в пекарне. Приказал подать сушеных смокв, легкого сладкого вина и горячей воды в консульский триклиний. Небрежно отмел предложение вилика Каркиона, униженно и многословно приглашавшего преподобнейшего гостя к позднему сибаритскому завтраку в саду на женской половине домуса.