— Так вот, карьера Рачковского идет в гору — в начале августа его назначили вице-директором Департамента полиции.
— Звезда Рачковского взошла на небывалую высоту?! Он наверняка начал сводить счеты с теми служащими Департамента, которые были ставленниками Лопухина и Зубатова — виновников его позора?
— Не то слово. Но важно то, что Рачковский вызвал Азефа в Петербург. В Департаменте среди посвященных стали задумываться о действительной роли Азефа в революционном движении. Азеф же в панике, дабы снять с себя подозрения, выдал Савинкова и слил много других сведений.
— Савинков арестован?
— Нет. Савинкову на этот раз удалось ускользнуть от ареста. Но это дело времени: сезон охоты открыт. К тому же, ЦК эсеров через одного агента Департамента узнал про полицейские заслуги Азефа. Ему не отвертеться.
Алексей, вспомнив беседу Рутенберга и Савинкова, которую подслушал в Лондоне, покачал головой.
— Не сработало. Поверь, Азеф выкрутился.
— Владеешь какими-то сведениями?
— Да так, услышать нечто довелось. Разговор Рутенберга и Савинкова. Азеф пользуется огромным доверием у эсеров. Они его не будут подозревать. Да и «козел отпущения» нашелся — некий Татаров.
Малышев, нахмурившись, помолчал.
— Скверный оборот, — наконец констатировал он.
— И кто же попытался разоблачить Азефа и Савинкова? Не ты ли?
Малышев промолчал, хотя молчание сказало Глебову больше, чем какие-либо слова.
— Ты ведешь опасные игры, Малышев.
— И это говоришь мне ты?
Глебов помолчал, обдумывая услышанное. Рачковский и Азеф повязаны, и потому Рачковский его будет защищать до последнего или избавится от него навсегда, то есть уничтожит. И тех, кто копается в их грязном белье, пустит в расход. Таким образом, опасности подвергает себя не только Малышев, но и сам Алексей.
Глебов развел руками:
— Ты прав. Совершенно. Это не мое дело. Буду заниматься исключительно своими делами. — Алексей решил сменить тему. — И у меня как раз к тебе просьба.
— Что за просьба? — Малышев тоже решил уйти от опасной темы.
— Нужно найти одну женщину. Катарину Хмельницкую, певицу из ресторана. Как, поможешь?
— Постараюсь.
— Хорошо. — Алексей устало потер глаза. Затем отхлебнул немного вина. Есть совсем не хотелось, зато слабость валила с ног. Доктор был прав — не нужно пренебрегать здоровьем.
Как будто прочитав его мысли, Малышев произнес:
— Ты неважно выглядишь. Белый, как полотно. Тебе нужен отдых.
— Да. Устал что-то. Поеду-ка я домой, — Алексей поднялся. — Хочу на несколько дней смотаться в Москву, решить пару вопросов. Так что, будет что сообщить о Катарине Хмельницкой, извести.
Малышев кивнул. Они пожали друг другу руки и распрощались.
Конечно же, Малышев что-то не договаривает. И если так, то приставит к нему слежку. Стоит убедить Малышева в том, что он действительно уедет в Москву. Прости, дорогая моя Лиза, но не могу сейчас поехать за тобой — слишком опасно привозить тебя в столицу, когда есть реальная угроза отправиться с чей-то помощью на тот свет. Слишком уж погряз в этих политических интригах, тайных заговорах вокруг.
Возможно, есть некто, кто дергает за веревочки и двигает людьми, как марионетками. Но кто? Кто же хотел его убить на этот раз? Кому он перешел дорогу? Нужно в этом разобраться. Иначе нельзя…
* * *
Алексей проснулся от шума, который раздавался в гостиной, нехотя разлепил глаза. Прислуга? Зачем же поднимать шум, когда он спит?!
— Арина! — крикнул он. — Черт возьми, что за шум?!
Раздались шаги — дверь открылась и на пороге возникла незнакомая Алексею высокая крупная женщина.
— Доброе утро, господин Глебов, — сказала она, при этом на ее неприглядном лице не отразилось ни капли доброжелательности.
— Кто вы и что вам надо?
— Я фрау Фойт. Меня прислал господин Малышев. Я ваша сиделка.
Как же — сиделка! Надсмотрщица, а не сиделка!
— Черт возьми, мне не нужна сиделка! — не сдержался Алексей, садясь в кровати.
— Господин Глебов, меня поставили в известность о вашем Wesen…
— Wesen?
— Нраве, поведении, вашей природе. Пока я не буду уверена, что вам действительно не нужен квалифицированный присмотр, а я уже замечаю вашу бледность, темный синяки под глазами, и окровавленные повязки на вашем теле, — она ткнула пальцем и Алексей невольно взглянул на свой торс, обмотанный марлевыми повязками, — я не уйду.
Глебов пару мгновений сверлил взглядом непрошенную «надсмотрщицу»: Подобная была у него в детстве — жесткая суровая армейская солдафонка, которая портила ему жизнь. Фрау Фойт смотрела на него с превосходством и холоднейшим терпением и молчала.
Читать дальше