Николай Спасский - Византиец

В Венеции Н. прожил в доме Джустиниана недолго — пару месяцев, не больше. Как выяснилось, Джустиниан, когда писал о своей заинтересованности дать место греческому юноше, подразумевал молодого человека лет 18–19, но никак не тринадцатилетнего подростка. Однако он не выбросил юного Н. на улицу. Удостоверившись в смышлености парнишки, а Н. блестяще справился с порученными ему заданиями — переписал, обнаружив великолепную каллиграфию, редкую рукопись Дионисия Галикарнасского, одолженную хозяину на несколько дней, и составил хотя и не особенно затейливый, но вполне внятный компендиум «Горгия» Платона, — Джустиниан пристроил Н. к тогдашнему епископу Падуи.

Приняли Н. в Падуе хорошо. К нему отнеслись, как к человеку хотя и бедному и чужеземцу, но благородного происхождения. Он столовался пусть и с самого края, но за одним столом с епископом. Спал хотя и в маленькой каморке, но в господской части дома. Имел мелкие деньги на карманные расходы. Естественно, как мог и умел, Н. старался отвечать на гостеприимство. Поначалу эта помощь носила больше символический характер. Епископ не нуждался в переписчике греческих рукописей. Постепенно, однако, по мере того как Н. освоил латынь, ситуация переменилась.

Через пару лет, несмотря на молодость, Н. стал для своего покровителя незаменимым сотрудником. Это произошло прежде всего благодаря тому, что Н. проявил недюжинные переводческие способности. Выучив латынь, он научился легко и быстро и, что не менее важно, изящно переводить сложнейшие греческие тексты философско-религиозного содержания.

И конечно, все эти годы Н. исправно посещал занятия в Падуанском университете. Там он сосредоточился на латыни и на риторике. Причем занимался наравне со всеми, на общих основаниях.

Так в тринадцать лет Н. вошел во взрослую жизнь с ее интригами, предательствами, студенческими пирушками, драками, проститутками. В Падуе Н. принял католичество. Уже тогда, полуребенком, он понимал, что никогда не станет итальянцем. Но именно по этой причине, сперва бессознательно, потом осознанно он стремился укоротить дистанцию, отделявшую его от сверстников из благородных итальянских семей. Помощи ему было ждать не от кого. Если он хотел выжить и победить, он должен был наружно стать таким, как они, оставаясь другим внутри. Он никогда не смог бы стереть свое прошлое, даже если бы захотел. Но именно поэтому ему требовалось освоить имевшие хождение в Италии правила игры.

Принятие католичества было таким же необходимым условием, как и блестящее знание итальянского языка. Причем Н. даже не пришлось особенно насиловать себя. После Флорентийского Собора на фоне наступающих турок все представало в несколько ином свете. К тому же, по большому счету, это была одна вера. Для молодого Н. было все равно, от кого исходил Святой дух и нужно ли добавлять к символу веры формулу филиокве [4] Филиокве (лат. Filioque — и от сына) — добавление, сделанное в VII в. католической церковью к христианскому Символу веры IV в., в догмате Троицы: «Об исхождении Св. духа не только от Бога-отца, но и от Сына». . Все эти тонкости терялись на фоне фундаментального, непримиримого противоречия между Христом, молодым, близким и почти европейцем, и чужим и суровым старцем Мухаммедом.

Тогда же Георгий Трапезунд рекомендовал Н. Виссариону. Они еще поддерживали приличные отношения, и Виссарион считался с мнением своего неистового, неуправляемого соотечественника.

Представление состоялось в Риме, в резиденции Виссариона, при базилике Святых двенадцати апостолов в декабре 1449 года. Виссарион недавно получил новое назначение — апостолического легата Болоньи, Романьи и Анконы. Должность очень высокая: по сути, она совмещала обязанности верховного правителя и духовного пастыря этого огромного региона. Многие, и не без основания, рассматривали это назначение как ступеньку к папству. Виссарион принял юношу очень любезно. Великий политик и не менее великий актер, он умел делать друзей, соратников и учеников.

Все было разыграно как по хорошему сценарию. Когда Н. ввели, Виссарион дописывал последние строчки очередного письма одному из своих многочисленных корреспондентов. Расписавшись, Виссарион прочитал письмо вслух, довольно бегло, но в то же время достаточно внятно, чтобы гость проникся пафосом происходящего и почувствовал свою сопричастность. Как и следовало ожидать, речь в письме шла о крестовом походе против турок.

Отдав письмо, Виссарион откинулся в высоком, обитом бархатом, с подлокотниками кресле. Не вальяжно, а с ощущением комфорта и уверенности. И спросил: