Мария Купчинова - В поисках цветущего папоротника

– Мама, идти пора, опоздаем.

Ева грустила, зато Марысю распирала радость, много ли надо молодости? Конечно, пальто зимнее далеко не новое, но если расстегнуть… Все подружки платье увидят – сама пошила, точь-в-точь как в модном журнале, что знакомая из Гродно привезла. Из полушерсти, коричневое, юбка в складку, шёлковый воротник, манжеты. А ещё перчатки нитяные, беретик на голове, да румянец во всю щёку и глаза горят. То, что прихрамывает, в костёле никто не заметит, а перекинуться взглядами с ровесниками – весело!

Дядя Михась, настоятель их прихода – строгий, но и он во время проповеди иногда взглянет на племянницу да улыбнется: хороша паненка выросла.

Подошло время, в костёле в торжественной обстановке зажгли Пасхал – специальную большую свечу. Свечки прихожан словно несколько сотен светляков замерцали в нефе между колоннами. Не только все скамьи были заполнены, но и в боковых нефах группками стояли люди. Лишь совсем немощный в такой день не придет в храм, для остальных пропустить службу – грех великий.

Опоздавшие ещё заходили в костёл, опускали руку в кропильницу, крестились, преклоняя колени, шёпотом перекидывались приветствиями… Перекрывая привычное «Благословим Господа! – Благодарение Богу!», прокатился гул удивления: отец Михаил вышел к пастве в будничной черной сутане.

Встряхнул головой, словно решаясь на что-то, перекрестил прихожан. Заговорил, как положено, на польском, изредка вставляя белорусские слова:

– Понимаю ваше недоумение, братья и сестры: на мне не праздничное священническое облачение… Тяжко наполнить сердца радостью в наши дни. Идёт сорок первый год, почти два года мы живём у новай краіне, пры новай уладзе [41] В новой стране, при новой власти. (бел.) , не зная, чего ждать от завтрашнего дня. В Вильно, Гродно – беспричинные массовые аресты, людей без суда бросают в товарные вагоны и увозят на восток. Помолимся за них, братья и сестры.

Задыхаясь от горечи, отец Михаил бросал слова в недоумённо молчащую паству:

– Новая власть сеет ненависть, которая, в свою очередь, обрушится на виноватых и на безвинных. Кто ответит за это? Страшен урожай такого посева, грядёт бесконечная ужасающая Страстная пятница. Только Бог знает будущее подобной жатвы…

Ксёндз помолчал, подыскивая слова:

Будем же молиться, чтобы ненависть не угнездилась в наших сердцах, ибо надо верить: самые трудные испытания – даются нам перед великой радостью, радостью Воскресения…

Отец Михаил замолчал. Следуя за его взглядом, стали оборачиваться и прихожане: в дверях костёла, не сняв васильковую фуражку с краповым околышем, стоял офицер в плащ-палатке.

– Возрадуемся же Воскресенью Христову, – неловко закончил ксёндз и по проходу между лавками пошел к вновь пришедшему.

– Вы за мной? – протянул вперед руки со сжатыми кулаками.

Вошедший покачал головой:

– Нет, – вытащил из кармана клочок бумаги, прочитал, – мне нужна Ева Базилевич.

– Ева? Сестра ни в чём не виновата, арестуйте меня, – Михась настойчиво совал в лицо офицеру свои руки.

Тот устало отмахнулся:

– Успокойтесь, ни вас, ни её я не собираюсь арестовывать. Я тороплюсь: всего пара слов, а вы продолжайте службу.

Костров очень изменился, но Ева узнала в небритом постаревшем мужчине с жёсткими глазами, вокруг которых угнездились ранние морщины, безусого лейтенанта. Они вышли во двор, Алексей достал из-под плащ-палатки гармонь:

– Вот, Трофим Алексеевич просил передать, для племянника.

Ева вздрогнула, отступила на шаг:

– Нет, это же его? – и пристально посмотрела на лейтенанта.

– Да, – неохотно продолжил Костров, – товарищ капитан вместе с двумя милиционерами преследовал бандитов и угодил в засаду. Милиционеров сразу расстреляли, капитану переломали кисти рук и бросили в колодец. Сказали: «Сам сдохнешь, гармонист…»

Вздохнул, но продолжил совершенно бесстрастно:

– Мы успели. И бандитов захватили, и капитана вытащили, только руки ему так искромсали – врачи не смогли ничего сделать.

– Где он сейчас? – голос Евы дрогнул.

– Не знаю. Вечером я навестил его в госпитале, а утром сказали, что он ушёл. Простите, мне надо идти.

Из костёла донеслось:

– Chrystus Zmartwychwstal! – Prawdziwie Zmartwychwstal! [42] Христос Воскрес! – Воистину Воскрес! (польск.)

Старый профессор шёл по городу, стараясь в разговорах с самим собой и воспоминаниях о прожитом забыть о недомогании. За спиной остались Костёл Обретения Святого Креста и монастырь бернардинцев, соединившие в себе удивительное переплетение разных стилей: готики, ренессанса, барокко.