Валерий Золотухин: Болезнь… (Дневники)

В Париж я дозвонился. Такое создалось впечатление, что Наташа не очень горит куплей-продажей квартиры: «Я могу дать только 10 тысяч долларов… и всё. И надо, чтобы было три варианта, в центре, тогда я приеду смотреть». Чего же я-то тогда буду напрягаться, она свою квартиру сдает и удовлетворена. Ну и Бог с ней.

– И тут Лёша прав – «в таком жанре, в таком спектакле я за чистоту». Чистота приема, звука, формы – важнее вдохновения, подъема, ажитации… Будет вдохновение, радость, энергия – замечательно, это дополнительное ускорение, но самолет должен лететь с заданной крейсерской скоростью. Эти заграничные гастроли – прекрасная возможность доделать то, что было сколочено наспех, впопыхах. Танцы – не тренируя каждый день, они разваливаются по движениям, по энергии, и так сойдет. Не сойдет. Балетные в центре давали определенный класс всей пластике. Без них мы можем обойтись, если все линии четко и чисто делают свое дело. Занятия с Жановой, начиная с августа месяца, с подготовки к Бонну, – определили нашу форму, они дали и дают ощутимые звуковые, музыкальные результаты. Очень жаль, что такое не происходит с пластикой. А она нам – людям, у которых с каждым днем закостеневают мышцы, – как воздух, как не знаю что.

Аккордеон берется в руки только на спектакле. Аккомпанемент «12» может быть при возможностях и таланте Родиона украшением, Родион же ограничивается аккордами – гитара и аккордеон играют в унисон одно и то же часто. Пример тому – соло Насти с аккордеоном – прекрасно вы друг друга слышите, она дует мне в микрофон. Аккордеон не нуждается вообще в подзвучке.

«Покаяние – это добросовестное выполнение своих обязанностей».

6 ноября 1993

Суббота. Молитва. Зарядка. Душ. Кофе.

Проповедью к артистам я, в общем-то, доволен, хотя Родион отсутствовал, пока я распалялся в его адрес, увещевал его, как нужно относиться к партнерам, он в это время где-то бегал… но нашли его, и я успел ему сказать, что «часто деньги у вас в другом банке». Но «покаяние», его простое, на первый взгляд, толкование, мне кажется, многими было воспринято и запало. На поклоны вышли почти все. Замечательно прошел спектакль, и вот опять свидетельство очевидца. Пришел Перуанский: «Спектакль очень вырос. А я не хотел идти. Потом думаю приду, посмотрю немножко и уйду, и высидел до конца. Мне понравилось». Спектакль несколько раз он видел в Людвигсбурге. А он – придира и зануда. Он просто так говорить не будет, он бы в некотором смысле с большим удовольствием сказал обратное. Ведь это он меня пытал, будет ли спектакль жить. А я ему сказал почему-то – вряд ли, нет, слишком хрупко всё… Но спектакль живет, вопреки его и моим прогнозам. Он согласился со мной тогда, что из-за слабости диалогов, из-за «стройбатовских сцен» спектакль будет рушиться. Но я знаю, пока я жив, пока я сохраняю форму сам, – я спектаклю развалиться не позволю, не дам. Слишком дорого он обошелся мне, слишком он выручил нас в трудную годину голода и театральной тяжбы. Много оскорблений получил шеф в свой адрес и все мы в том числе и в адрес спектакля, чтоб так просто прощаться с ним. Это – наше покаяние, это наша молитва, спектакль-литургия. А книги – Бонн, Гамбург, Мюнхен – на 960 м. Почти на 1 миллион. Так что, Господи! Спаси и помилуй нас грешных. А вся история с письмами в Бонне?! Заседания вечерние с шефом, выработка тактики… и я вижу, как шеф благодарен труппе, что она согласилась закрыть театр. Это хорошо, что мы выиграли 27 сен., убежден, что закрытие театра повлияло на решение суда. Это хорошо, что 3-4 октября в трагические дни одержала верх пока все-таки ельцинская рука, распущен Моссовет, и у Кольки выбита поддержка из-под ног. Но все это пока на словах, а на деле – ожидание, затаенность, подполье коммунистов и присутствие охраны, которую держат, очевидно, испытывая наши нервы, чтоб мы нарушили закон и поднялись на них силой. Нет, не дождутся. Будем мирным ходом – хотя улита едет – когда-то будет.

Сидоренкоза завтраком попросила что-то сделать с Катей Г. – Она спивается. Она – добрый, хороший человек, но для себя она нехороший. Сегодня она не ночевала дома. Она таскает за собой Ваньку. Ваня без отца, ему вырезали селезенку, иммунитет слабый, он часто болеет. Она с утра пьет… ищет, где бы выпить. За спектакль она выпивает либо бутылку джина, либо две красного ликера. У нее не хватает дыхания. Лешка сделать ничего не может. Марго обращалась ко мне. Леша устранился, когда-то в начальной стадии он пытался что-то сделать, но понял, что бесполезно… У нее трясутся руки, как у Жуковой. Страшно!! Ее может сдержать только страх. Я понимаю, что во многом виноваты ее собутыльники-подружки Т. Лукьянова, Радунская, но, с другой стороны, ты же понимаешь… и т. д. Что делать, Валера?! Помоги, поговори с Петровичем… Может быть, метод Довженко… закодировать…