Борис Бартфельд - Возвращение на Голгофу

Поезд исчез из вида, фельдфебель всё ещё стоял в бурлящей толпе, не веря в произошедшее. Но это произошло, случилось то, чего он никак не ожидал. Совсем не к месту и не ко времени, но случилось.

Он спешил в штаб и всю дорогу думал о странной встрече, о мгновенной приязни, даже страсти, вспыхнувшей в нём к совсем незнакомой женщине. Будто в кровь ему впрыснули любовный эликсир, спасительный эликсир, дающий смысл всей его дальнейшей жизни. Не гибельный, разрушительный смысл его сегодняшнего военного предназначения, а новый смысл, дающий продолжение жизни. Зачем ему послана эта случайная встреча на забытой Богом снежной сельской дороге? Значит, так нужно. Она даст ему опору в эти последние месяцы военной катастрофы, даст стимул для борьбы за жизнь? Весь его опыт последних лет говорил о невозможности выстроить личное счастье, о его мимолётности, об обязательном, быстром крушении всех мучительно выношенных надежд. Но сейчас он не мог, не хотел примерять к себе весь этот жизненный опыт. Его душа ликовала, полная предчувствий огромного счастья.

Фельдфебель неотрывно думал о Франциске, пока не свернул с трассы на просёлочную дорогу. Через полчаса он добрался до штаба. Доложил о прибытии дежурному офицеру, сдал журнал наблюдений. Подробно сообщил о прибывшей недавно на позиции русской артиллерийской батарее. На этом его служебные обязанности закончились, осталось решить дело с провиантом да поговорить со старыми сослуживцами. Немного таких осталось, но здесь при штабе взводом сапёров командовал его старинный знакомец. Курт застал его за поздним обедом, в мрачном настроении. Коротко переговорили. Сапёры на месте не сидели, мотало их по всем окрестным посёлкам, дорогам и полям. С местным населением они встречались ежедневно и реальную обстановку знали не понаслышке. А в последние дни минировали мосты через реки Ангерапп и Писса. Исходя из этого, он убежденно доказывал Курту, что до решительного наступления русских осталось никак не больше недели. Курт не спорил, слушал да мотал себе на ус. Потом потащил его на кухню и, пользуясь его офицерским авторитетом, выговорил себе провианта чуть больше, чем полагалось.

Вопрос с обратной дорогой тоже решился удачно. Командир мотоциклетного взвода, ещё один знакомец Курта со времён французской кампании, дал ему мотоцикл с водителем. Они дружно загрузили в коляску недельный запас еды, Курт уселся за мотоциклистом, и они отправились к его пункту наблюдения. Ехали медленно, опасались обнаружения, фары не включали. Наст на дороге лежал плотно, и уже через час они добрались до места. Остановились, не доехав до опушки. Курт распрощался с мотоциклистом, взвалил на плечо мешок с припасами и, таясь за невысоким скатом, пошел краем поля к кирхе.

С наступлением темноты солдаты оставили наблюдение, сидели на кухне голодные и потому злые. Каждому досталось по кружке кипятка с сахаром да по сухарю. С возвращением фельдфебеля они оживились, стали разбирать мешок со снедью, причмокивая в радостном ожидании ужина. Однако Курт осадил размечтавшихся едоков, прикинув, что на этом запасе продержаться им надо минимум неделю. Скудной получилась добавка к ужину, но после него солдаты все-таки согрелись и заснули. Фельдфебель, засыпая, думал совсем не о еде, он представлял свою Франциску, глядящую в окно поезда на ночные заснеженные поля, и надеялся, что она сейчас тоже думает о нём.

Утром первым дежурил Лёбурн, Петер сменил его в полдень. Ничего особенного не происходило. В комнате Курт заполнял журнал наблюдений, чистил свой карабин, студент, намерзнувшийся на башне, кое-как согрелся, прикорнул, сидя на кровати, а потом и вовсе заснул, повалившись на бок. Незаметно задремал и Курт. Звук выстрела — сухой, хлёсткий, разом вырвал их из сна. Фельдфебель приказал Лёбурну занять оборону внизу, сам кинулся на башню. Петер лежал на месте наблюдателя, впившись в оптический прицел винтовки, и смотрел, что происходит на дворе у русских. Стрелял явно он. Курт упал на настил, вжался в него, стараясь быть совершенно незаметным, навел бинокль на двор, где суетились русские солдаты. Они столпились вокруг полевой кухни, там же на земле лежал виденный им ранее старый повар. Возле него возились двое солдат.

— Брун, какого чёрта ты стрелял? Зачем ты убил этого русского? Он же повар. Я тебе приказывал не трогать винтовку!

Брун огрызнулся:

— Фельдфебель, не зуди. Не хотел я его убивать, но не смог сдержаться, когда увидел, как он раскладывает по мискам горячую еду, а мы тут голодаем. Вот и выстрелил.