Александр Пинский - Слава [litres]

Конечно, были и обычные студенческие развлечения, в том числе редкие гастрономические. Я говорил про степуху в 32 рубля. Общага есть общага, всегда хочется кушать.

Поначалу мы выработали себе устойчивый рацион: это были пирожки с ливером, которые, когда они были свежими, стоили 5 копеек штука, а когда они были трехдневные, то стоили три копейки штука. Мы, конечно, покупали трехдневные. Потом покупали чашку киселя в брикетах. Одного брикета на чайник – как раз. Поэтому мы покупали по три-четыре пирожка на ночь, и в духовку, плюс чайник киселя – это был наш харч.

Скоро я понял, что так жить нельзя, надо побочный заработок иметь. И, как все студенты, пошли на вокзал рядышком, вагоны выгружать. Очень быстро дошло, что это тупое дело, заработка никакого, только мучаешься. Особенно, если вагоны с картошкой, это вообще караул. Она ни лопатой не берется, ничем не берется, а вагоны же здоровенные, крытые вагоны, 40 тонн. 3 рубля за ночь. Ну в лучшем случае пятера. Сколько таких ночей нужно?

Стало ясно, что надо головой зарабатывать. Пошел на кафедру испытания сооружений, у нас же в ЛИСИ, по совместительству лаборантом. Во-первых, очень много действительно интересных вещей узнал, пока там работал. Во-вторых, 45 рублей заработок, а стипендия 32. После каждой степухи – это стало традицией – мы ходили на Витебский вокзал и на червонец там обедали. Это был бокал вина, свиная отбивная на ребрышке, какой-то салат и что-то еще. Это мы так самоутверждались.

Ну а дальше – больше. На третьем курсе мы уже в ресторан «Москва» ходили, на перекрестке Невского и Лиговки, где круглое метро. И я уже не помню, чего мы туда зачастили, но кончилось это некоторым таким даже неловким моментом. Папа приехал, я уже был на 5 курсе, мог себе позволить его встретить, ну и пообедать сводить. Мы заходим, садимся за столик, подходит официант: Слава, тебе как всегда? Батя на меня такими глазами посмотрел – его сын и по кабакам «как всегда».

У нас в ЛИСИ было очень много иностранцев, наверное, со всего света, в том числе много китайцев. Так вот, одному из китайцев, Туань Бохоа, мы написали диссертацию кандидатскую, которую он успешно защитил на отлично. Называлась эта диссертация «Опыт строительства ТЭЦ в Советском Союзе». Ну, посидели в публичке, Бохоа был счастлив, защитился. У них там вообще драконова земля была, не дай бог четверку получить – они отсылали обратно в Китай, там такие кары были. Бохоа, когда защитился, решил нам устроить праздничный обед, пригласил нас втроем. Мы пришли, у него стоят пиалушки китайские, из хорошего китайского фарфора, светятся, супница тоже фарфоровая. И он наливает нам в эти плошки такую светло-желтую жидкость под названием бульон, и там плавает в каждой по три вот таких вот черных мохнатых гусеницы. Я посмотрел и думаю, да пропади ты пропадом. Валерка, он был всеядный, он сожрал на раз всё. Милошка этих гусениц отодвинул, бульон сожрал. А Бохоа так удивился, говорит: тебе что, не понравилось? Ну, пришлось мне сослаться на здоровье. И выяснилось, что это какие-то трепанги, чуть ли не самые дорогие в Китае, которые стоят бешеных денег, и он на них истратился для того, чтобы выразить нам свое уважение за ту помощь, которую мы ему оказали.

Поэтому с китайцами у меня давнишняя научная дружба. У китайцев вообще такие суровые правила были, не дай бог. Пить нельзя, курить нельзя, плохо учиться нельзя, много есть нельзя, они за этим очень следили. И чуть что не так, собирали землячество – и все, за четверку могли выгнать к чертовой матери.

И вдруг появляется товарищ Ма. Пьяный, с девкой под мышкой, с сигаретой в зубах. Это была, конечно, бомба. Потом я у Бохоа спрашиваю, говорю: Бохоа, как же так, вам же этого всего нельзя, а он что? Он говорит: ты не понимаешь, товарищ Ма в свое время сражался в партизанской армии Мао, и он настолько закаленный коммунист, что ему вот это все не страшно, оно ему не вредит. Поэтому он это может себе позволить, а остальные нет, никогда.

С вьетнамцами и того хуже было. Во-первых, вьетнамцы, когда приезжали, это были ходячие скелеты, просто в прямом смысле этого слова. Им выдавали по 50 граммов нечищеного риса и какие-то лепешки неизвестного происхождения. А когда они стали питаться в студенческой столовой, то следили, чтобы не съедали больше, чем полпорции, потому что боялись, что привыкнут, вернутся во Вьетнам и будут голодать после такого.

Самая независимая и самая многочисленная народность в ЛИСИ – это были монголы. Землячество, только у нас, наверное, было человек 60–70. Вначале они устраивали себе игры в коридоре общежитском, игры заключались в том, кто допрыгнет до лампочки. И когда стоит стадо человек в 40 прыгает с интервалом в 1 минуту, причем, орет же при этом – это что-то. Учились они все плохо, как правило. Поэтому учились они долго. И когда мы поняли, что это не победить, мы придумали очень полезную вещь. Мы принесли две пары боксерских перчаток и канаты от ринга, натянули в коридоре, и научили товарищей монголов боксу. Это было такое умиротворение, они с таким энтузиазмом друг другу били морды, это был рай.