Михаил Булкаты - Живой обелиск

— Пусть покарает тебя великий аллах! — процедил галгаец сквозь сжатые губы.

Плоское лицо Тимура оживилось гримасой, похожей на улыбку.

— Уважаю отважных… мертвыми.

Так Тимур дошел до пленного, не захотевшего пасть на колени при появлении покорителя вселенной. У него вдруг исчезла куда-то злость и перестала ныть больная нога. Воин был на целую голову выше его, в черных глазах пленного блестело любопытство. Он сжимал привязанные к спине руки, на его могучей шее вздулись лиловые жилы.

«Мне бы хоть один улус из таких бахадуров!» — мелькнула мысль.

— Кто ты? — спросил Тимур.

Пленный не понял его, Тимур повернулся к толмачу.

Толмач спрашивал пленного по-арабски, по-персидски, по-татарски, по-монгольски, но человек молчал.

— У тебя же не язык связан, а руки, — сказал, наконец, по-асски толмач.

Пленник заморгал длинными ресницами, мускулы на его лице как-то обмякли. Тимур подошел ближе. «Такими бы руками стены Китая бить!»

— Спроси, толмач, какая мать родила его.

Толмач перевел вопрос.

— Передай своему хромому хозяину: меня родила простая аланская женщина.

При упоминании аланки Тимур, не дождавшийся ответа толмача, повернулся к Сургаю.

— Я сказал, привести всех пленников! Куда делись те, кто вместе с этим бахадуром защищали Аланские ворота?

— О повелитель, клянусь тебе…

— Врешь, сучий сын, Аланские ворота еще стоят!

Тимур полоснул хана плетью.

— Ты слишком обленился и пропускаешь мимо ушей высокую волю своего повелителя! — смягчившись, произнес он и хлопнул три раза в ладоши.

Кольцо телохранителей вокруг них сузилось, и хан Сургай, угадавший замысел хромого владыки, почесал указательным пальцем жидкую с проседью бороду. Они с пленным аланом оказались лицом к лицу в середине круга, внутрь которого нацелились остроконечные колья.

Тимур отступил на верхнюю ступеньку каменной лестницы мечети и еще раз хлопнул в ладоши.

— Развяжите пленного. Сургай-бахадур, покажи своему благодетелю, что во имя джихада умеешь владеть оружием.

С аланского пленного сняли наручники, и он, не обращая внимания на Сургая, зашевелил затекшими пальцами. Там, за узким кругом телохранителей, оглушительно застрекотали барабаны, призывающие к бою; хан, ощерясь, обнажил кривую саблю и пошел на безоружного противника. Пленника охватило безразличие. В груди же Сургая вспыхнула обида на хромого повелителя за то, что он заставил его сражаться с оружием против безоружного. Сабля блеснула, как молния, натянувшийся круг зрителей ухнул в ожидании, но безоружный алан мгновенно прижался к земле, и не удержавшийся Сургай перекатился через него кубарем.

Блеснувшая сабля снова очертила круг на уровне шеи алана, но он неуловимо легко опустился на четвереньки и прыгнул вперед. Вспыхнул рев толпы. Безоружный алан схватил Сургая за грудь, поднял над головой и кинул его, как котенка, к подножью каменной лестницы, где стоял Тимур. Копья вонзились своими остриями в бок Сургаю, потому что их не успели убрать. Еще мгновенье — и разъяренные телохранители подняли бы пленного на пики, но их опять опередил окрик Тимура.

— Живого, живого! Желторотые!

Копья телохранителей уперлись в грудь пленного, их кулаки судорожно сжимались, в глазах горели гнев и ненависть. И Тимур, прихрамывая, спустился по лестнице, разомкнувшийся живой круг дал ему дорогу к аланскому богатырю.

— Сколько воинов охраняет Аланские ворота? — спросил он пленного через толмача.

— Их так много, что они не умещаются в теснинах гор, но там не было ни одного лишнего, кроме меня.

— Почему ты оказался лишним? — удивился Тимур.

— Потому что я не воин.

Из окаменевшей толпы вырвался глухой удивленный крик.

— Если ты не воин, то чем же ты занимался у аланского вождя?

— Сотворял богов и бардуагов [36] Бардуаг — идол. .

Тимур вопросительно взглянул на толмача.

— Повелитель мира сказал, что он левым ухом не расслышал сказанного тобой.

— Наверное, у твоего повелителя левое ухо тоже хромает!.. Скажи ему: я делал богов и бардуагов.

Тимур покатился со смеху:

— Кто же поклоняется богам, сотворенным тобой?

— Сейчас узнаешь, убийца! — Юноша одним взмахом опрокинул несколько копьеносцев и, выхватив из ноговицы нож, бросился на Тимура.

Раздались короткие вскрики телохранителей, звон скрещенных копьев, стоны пронзенных. В этой толчее юноша успел заколоть троих, все ближе продвигаясь к каменной лестнице, воспользовавшись тем, что Тимур наложил табу на его убийство.